Холодным вечером 16 января 1991 года около тысячи ученых, занимающихся космическими исследованиями (в том числе и я), ели, пили, произносили тосты и болтали друг с другом о своих исследовательских проектах на банкете, завершавшем 177-й съезд Американского астрономического общества в Филадельфии – такие съезды проводятся раз в полгода. Где-то между горячим и десертом президент нашей организации Джон Бэколл поднялся, чтобы объявить, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны. Операция «Буря в пустыне», бомбовой блицкриг, которым открылась первая война Америки в Персидском заливе, началась примерно в половине седьмого, когда в Багдаде была глубокая ночь. Журналисты CNN вели репортаж о воздушном налете – в реальном времени и без цензуры – с девятого этажа отеля «Аль-Рашид»: безоблачное звездное небо над пустыней полыхало вспышками света. Впервые в истории войн Америка демонстрировала в действии свои бомбардировщики «Стеле», практически невидимые для радаров противника и недоступные глазу в безлунном небе. И, хоть это не было космической катастрофой, удар был согласован по времени с новолунием, единственной фазой Луны, в которой она невидима ни днем, ни ночью.
«Все выступления после банкета отменяются», – сказал Бэколл. За кофе не будет слышно обычных острот. Программу праздничных мероприятий, запланированных по случаю закрытия съезда, сократили, чтобы мы могли сосредоточиться на репортажах CNN или просто отправиться домой и побыть со своими близкими. Разговоры в зале смолкли. Общее оцепенение было неудивительно. Меньше двадцати лет прошло с окончания вьетнамской войны, и воспоминания о действиях США в Юго-Восточной Азии все еще преследовали многих присутствующих, включая меня.
Большинство моих коллег провели остаток вечера в Филадельфии, прилипнув к телеэкранам. Я решил пройтись в одиночестве, чтобы немного разрядить накопившееся внутри меня напряжение. Повсюду я видел телевизоры, настроенные на канал CNN. Проходя мимо авторемонтной мастерской, я окликнул задержавшегося на работе механика лет двадцати с небольшим – когда Вьетнам становился кошмаром Америки, он, наверно, ходил в детский садик. «Слышали, что началось?»
Я ждал, что услышу в ответ что-нибудь невеселое. Но вместо этого парень ликующе заорал в ответ: «Ура!» И, потрясая кулаком в воздухе, распираемый гордостью, чувством, которое я никогда раньше не связывал с военными делами, он лихо прокричал: «Ну ни хрена ж себе! Мы воюем!»
Что ж, наверно, мне следовало этого ожидать. Вспомнить о патриотическом энтузиазме, так ярко проявляющемся на парадах в День поминовения[2]и в фейерверках Четвертого июля[3], сопровождающихся историями о кровавых сражениях. Как любому американцу, мне случалось петь знаменитый куплет национального гимна о сполохах ракет и рвущихся в воздухе бомбах