По голгофским русским пригоркам. Статьи о писателях. Виктор Боченков

строфой в том, что они эмблематичны, выглядят, как развёрнутый текст, который словно бы сопровождает и поясняет некое изображение: портрет Аввакума, репродукцию картины, где он изображён, и т.п. Старообрядческий автор полностью абстрагируется от «Жития…». Профессиональные поэты – Дмитрий Мережковский, Максимилиан Волошин, Варлам Шаламов, Арсений Несмелов, Николай Новиков, Виталий Гриханов – отталкиваются в той или иной степени именно от литературного памятника, перерабатывают и по-своему трактуют его образы, сюжеты. Но все они, и Власов тоже, стремятся дать оценку тем ценностям, ради которых жил и погиб мятежный протопоп…

      Епископ Викентий получил в 1932-м десять лет. Он обвинялся в «создании и руководстве Северо-Кавказским филиалом Всесоюзной контрреволюционной организации старообрядцев», подготовке антисоветского восстания, шпионской деятельности в пользу Румынии, в распространении антисоветской литературы, агитации против вступления в комсомол и колхозы. Через год его по болезни освободили досрочно. Второй раз арестовали в 1938-м в Москве и до смерти забили при допросе.

      То была эпоха, когда снова потребовалась аввакумовская воля и аввакумовская непреклонность. Не случайно созданное в Ленинграде в середине 1920-х годов старообрядческое братство названо было именем протопопа Аввакума. Его непосредственный организатор и руководитель епископ Геронтий (Лакомкин) арестован был тоже в 1932-м в один день с Викентием. Тогда ему исполнилось шестьдесят. Свои десять лет он отбыл в лагерях полностью, причём ни разу не нарушив постов, и на свободу вышел в самый разгар войны…

      Отечественная художественная литература, где отражён образ мятежного протопопа, это объёмный, тяжёлый и неподъёмный пласт, его не так просто «взрыхлить» литературоведческим «плугом». Даниил Мордовцев, старообрядческий епископ Михаил (Семенов), Алексей Чапыгин, Всеволод Никанорович Иванов, Фёдор Абрамов, Владимир Личутин, Владислав Бахревский, Дмитрий Жуков, Елизар Мальцев, Николай Коняев, Глеб Пакулов, едва не погибший вместе с Александром Вампиловым на Байкале, когда их лодка напоролась на топляк. В череде больших произведений вспомню ещё затерянную ныне на страницах сборника «Ока» 1990 года маленькую и очень симпатичную миниатюру калужского писателя Александра Козловского «Паучина»… Поэзию не беру нарочно. Сопоставлять всех этих авторов в одной статье я, конечно, не ставлю своей целью. Коротко коснусь эмигрантской литературы – только двух авторов, оказавшихся в изгнании. Их сблизило с Аввакумом собственное страдание и утрата.

      Иван Лукаш написал небольшие, удивительно проникновенные очерки «Потерянное слово» об Аввакуме и «Боярыня Морозова», и, мне кажется, вряд ли ему бы это удалось, останься он на родине, когда всё вокруг благополучно и собственная жизнь вполне удалась. «В Аввакуме, в боярыне Феодосии Морозовой и в других мучениках раскола не их тёмные ошибки, не исступленность, даже не железное их упорство в страданиях поражает потомка, а именно это чуяние гибели Руси,