Имеются, несомненно, и объективные факторы, сильно осложняющие поиск биографических подробностей жизни Алданова.
Во-первых, все архивные документы, которые могли бы пролить дополнительный свет на личность отца Марка Алданова старшего, погибли в России или бесследно исчезли после того, как «достались немцам»10, которые разграбили парижскую квартиру бежавших на юг Франции Алдановых в 1940 г.
Во-вторых, что представляется особенно важным, Алданов по характеру был человек скрытный, тщательно оберегающий от посторонних глаз свою личную жизнь. О «закрытости» Алданова свидетельствует, например, публицист и мемуарист «русского рассеяния» Александр Бахрах, который был «с ним знаком с незапамятных времен». В очень теплой и подробной статье «Вспоминая Алданова» он пишет, что
Алданов был человеком с двойным, если не с тройным, дном и его внешняя застегнутость была в какой-то мере показной, некой самозащитой, не столько от посторонних, сколько от самого себя. Он был, несомненно, много сложнее того, каким он виделся со стороны. <…> …игру мысли Алданова-писателя можно без особого труда раскрыть и, собственно, свести ее к великим словам Екклезиаста о суете, но образ Ландау-человека, если отбросить его литературный псевдоним, разгадать много труднее. Свое подлинное «я» он умышленно затемнял и прикрывал его, если не маской, то, во всяком случае полумаской [БАХРАХ (I)].
Третьим отягчающим обстоятельством для биографов является тот факт, что
Алданов не оставил воспоминаний и завещал уничтожить часть своего архива, не желая сообщать каких-либо сведений о себе и своих современниках, тем более, еще живых. В то же время характерно его стремление увековечить текущий момент и осознание особой роли эмиграции, при котором факт личной биографии становился частью общеэмигрантской истории, а миссионерские представления диктовали поведение в быту,
– в частности «джентльменство», «чистоту политических риз», «всеотзывчивость» и тому подобные качества, долженствующие по его глубокому убеждению быть присущими представителям «ордена русской интеллигенции». К ним относится и личная скромность и скрытность, столь свойственные Алданову. В его кипучей общественной деятельности интимные подробности биографии старательно замалчиваются, а упор всегда делается на соблюдении кодекса эмигрантской чести и постоянную борьбу за репутацию русской эмиграции в целом.
Осознание себя как объекта истории и как представителя эмиграции накладывало особую ответственность за свою репутацию, в первую очередь, политическую, а личная биография становилась политическим аргументом в борьбе большевистской и эмигрантской идеи. В этом смысле Алданов уподоблял себя дипломату, ежедневно в официальных