На работу вышел раньше всех моих больных, они ещё были в клинике и с нетерпением ждали продолжения лечения! Даже Бехзад ещё был в клинике, после уже полугодичного лечения, а я вышел через две недели. «Видите?» – спросил Бехзад, подбежав ко мне, завидев в коридоре. «Тебя вижу», – успокоил я его. – «Поколите, а?».
Больных для акупунктуры и гипноза было больше 20-ти ежедневно. Ставя иглы, старался не промахнуться, не чувствовал глубины, это чувство даёт только наличие двух глаз. На следующий день, как всегда во вторник, пошёл на совещание руководства клиники. Там собралась вся компания: Клизман, Кокиш Силке, секретарша Пирвоз вела протокол, председательствовал сам главарь – Шнауцер. «Некому вести психотерапевтических больных, их много стало! Некому проводить беседы с поступающими больными!» – заявила Клизман, глядя в мою сторону и приглашая Шнауцера меня боднуть, понял я её приём. «Мне всё равно, кто это будет делать, главное, что должно быть сделано! – заорал Шнауцер. – А кто будет вести больных, это вы решайте! Вот он, например, будет!» – указал Шнауцер в мою сторону. «Нет! – ответил я твёрдо и почувствовал, что в груди стало тесно от возмущения, как и тогда, когда с глазом случилось, и про себя подумал: – Я вышел работать с незакрытым больничным листом! Не предъявил Шнауцеру никаких претензий, в том числе судебных, как любой нормальный немец это на моём месте сделал бы: оформил бы себе инвалидность, побыв на больничном листе до года у интерниста кардиолога! Затем долечился бы амбулаторно у психотерапевтов по поводу психотравмы на рабочем месте с потерей зрения, затем в клинике, как наша, с диагнозом: реактивная депрессия и посттравматические нарушения адаптации вследствие моббинга на рабочем месте. Я бы такому больному всё правильно оформил, да так, что работодатель немало бы заплатил! Затем больной немец долечивался бы год на кардиологическом курорте! Затем опять у психотерапевтов и интернистов амбулаторно с диагнозом гипертоническая болезнь, депрессия, мобинг на работе, посттравматические психические нарушения! Больной, т.е. я, получал бы лечение в виде ДПДГ, где представлял бы себе рожу Шнауцера с заданием в неё харкнуть, а какой-нибудь доктор Зауэр водил бы пальцем перед глазами, чтобы я успокоился, как американка Шапиро делала! А он мне: – Работай в полном объёме и даже больше, чем до болезни! – Очень за вас переживает! – бедная свинья Шнауцер, уверяла Кокиш. – Работайте хотя бы несколько часов в день, предложила она, чтобы выманить меня на работу!» – всё это пронеслось у меня. «Как это, нет!» – заорал Шнауцер. «А вот так – нет! – ответил я. – Этого не будет!». «Тогда! – обратился Шнауцер к Силке. – А ну-ка, Силке, измени ему трудовой договор! Он всё будет у меня делать!». «Даже не мечтайте!» – заверил я Шнауцера. «Вы что, ещё больной?!» – тоном потише бросил Шнауцер, давая мне возможность, таким образом, «дать задний ход» – объяснить ему мой резкий тон, и ему «сдать назад». «А вы что не знаете?!» – резко ответил я. – «Ладно, Силке, пока не надо, пока пусть