– Только один?!.. Ну и то хорошо… Я люблю компанию… Он, конечно, немец?
– Нет, синьор, если не ошибаюсь, англичанин…
– Ну, это уже хуже!.. Ну, что ж делать!.. Комната чистая? Кто прибирает? Стол хороший?..
– Прибирает моя девочка, синьор!.. Не беспокойтесь, будете довольны!..
Я гляжу в сторону, где будто бы вижу Викторию…
– Ах, это она и есть?.. È bella ragazza! Ха-ха!..
Тут, подмигнув старику, я дружески хлопаю его по плечу, и прошу показать мне комнаты.
– Только, конечно, я хочу быть как у себя дома… Ложусь я в одиннадцать часов, и до этого времени я могу петь, играть и шуметь, – всё, что мне угодно!..
Крестьянин кряхтит и только с кислой улыбкой приглашает:
– Пожалуйста, посмотрите, синьор!..
Мы входим в дом, и я снова лечу переодеваться.
А хозяин возвращается и говорит:
– Accidenti! Как же тут устроить, чтобы не рассердился первый, если этот будет кричать?.. Мне-то всё равно, я раньше одиннадцати и сам не ложусь… Этот и проще, как будто, да только выторговал себе на два франка меньше, чем я хотел… Ну, авось, всё уладится!.. Только бы англичанин не рассердился!..
В это время я вхожу французом… На мне шапка-блин, пелерина, и, вообще, костюм художника. В руках ящик с красками, и нечто вроде саквояжа. Грим молодой: усики, тонкая бородка и длинные волосы…
– А, здорово, старик!.. Есть комната?
– Есть, есть, синьор!
– За сколько?
– От двух франков в день; если помесячно, то дешевле!
– О, нет, – это дорого!.. А за полтора не сдадите?
– Не могу, синьор… посмотрите сами, – комнаты прекрасные, светлые, чистые… И стол хороший, вкусный…
– Это мне всё равно… Я непривередлив… Так сдадите за полтора?
– Ну, уж для вас, синьор…
– А есть ещё жильцы?
– Да… недавно приехали… англичанин, немец…
– Немец!?.. Чтоб его чёрт побрал!.. Ну, а эта черноглазая девчонка? Дочка, что ли?
– Si, signore!.. Мать умерла уже два года… Она…
– Хорошо, хорошо… мне тут нравится. Но, значит, так: полная свобода!.. Как насчет пения, шума?..
– Как вам сказать?.. Вот немец просил разрешения до одиннадцати…
– Что?!.. Этот осёл будет рычать до одиннадцати часов?! Хорошо. Так я ему до двенадцати буду петь «Марсельезу»!..
Пока я гримируюсь за сценой, хозяин, уже достаточно пасмурный, обращается к публике со словами:
– Santo Dio! Я уж и не знаю, как всё это будет… Этот французик – скряга отчаянный, и как только увидел, что немец из окна о чём-то болтает с Викторией, как сейчас же стал насвистывать «Марсельезу», да так громко, что англичанин и немец высунулись и состроили самые злобные рожи… Господи, что-то будет?!..
И вот, наконец, выхожу я «русским»… На мне нескладный костюм, нечто вроде картуза; в одной руке – толстый портплед с подушкой; в другой – тяжёлая связка книг… Запыхавшись, я обращаюсь к нему со свойственной некоторым русским преувеличенной любезностью:
– Простите, пожалуйста!.. Я хотел бы иметь комнату со столом.
– Пожалуйста,