Лезет последний глупец.
Чтоб окончательно спутать идеи
Партии стал я плодить
Непримиримые,
Неукротимые,
И в наши дни
Тем велика их заслуга,
Что без пощады друг друга
Резать готовы они…
Так, Сатана,
С ярыми криками:
«Мир и свобода!»
Буду на сцену
Я выводить
То тиранию народа,
То деспотизм одного
Вот мои планы…
Буду менять декорации,
И, может быть,
До нищеты и бесславия
Мной доведенные нации
Будут читать
Только одни прокламации
И проклинать, проклинать, проклинать!..
Кроме того, ловкий бес применил технический прогресс к военным целям:
И города превращаю в развалины,
Так сотни тысяч людей
Разорены по команде моей
И миллионы людей опечалены.
С торжеством исполнительный черт заключает хвастливо свой рапорт:
От произвола, клевет, нищеты и разврата
Полмира гниет.
Но этого, оказывается, мало:
Только-то?! А!..
Только одна половина!
восклицает Сатана,
Значит, другая в цвету обретается?
и отправляет своего клеврета обратно на Землю, довершить начатое.
Что же, дело идет. Взгляните вокруг себя, читатели! Однако, будем надеяться, что за правду сражается сам Бог; о Нем же Пушкин сказал:
Но пала разом мощь порока
При слове гнева Твоего.
Авось дождемся и мы такого слова, и рухнут от него все хитросплетения диавольские!
Ангел, а не демон
Весь Лермонтов заключен в раннем стихотворении «Ангел». Душа его услышала на миг каким-то чудом ангельское пение,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Случилось ли это через романсы, напеваемые матерью в его детские годы, – можно лишь гадать.
Отголосков этой райской гармонии поэт искал, – всю жизнь, – везде. В музыке:
Что за звуки! жадно
Сердце ловит их…
Она поет и звуки тают…
В беседах с людьми:
Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Он, однако, не встречал ответа «Средь шума мирского». Но мы-то божественную, ни с чем не сравнимую мелодию улавливаем через его стихи, которым в нашей литературе нет подобных.
Воспринимал он и иные голоса, в том числе в шумах природы:
Брат, слушай песню непогоды:
Она дика, как песнь свободы.
Но те с основным мотивом, заложенным в его сердце, не сливались.
Их-то отражение, однако и дало почву для домыслов о демонизме поэта, возникших еще до революции и, – как ни странно, – бытующих до сей поры, даже и в среде эмиграции.
Что до большевиков, то они (легко понять!) изображают Лермонтова