Закончив работу, парикмахер приставил круглое зеркало к затылку Владика, чтобы тот оценил стрижку. Пространство комнаты удвоилось. Оно будто было нанизано на единственный луч солнца, вынырнувший из окна между штор. Чужие глаза пялились на затылок Владика. Это были его глаза – неподвижные, словно их пригвоздили к отражению. Он тоже удвоился. Их стало трое. Два отражённых и один реальный.
После парикмахерской три Владика наперегонки друг с другом опрометью помчались домой, пока не возникло препятствие. Он пошёл шагом. Впереди него тащились двое юных калек, загораживая дорогу. В авоське у одного болталась книга «Мастер и Маргарита». Они вели весьма заумные разговоры. Что-то про образование новых звёзд и «чёрные дыры» во Вселенной, про соотношение материи и энергии, про творческую эволюцию, про материю и память. Владик краем уха прислушивался, но их речь была невнятна.
В подземном переходе на площади он налетел на трёх акробатов, пляжных знакомых. Владик сочинял о них рассказ. Мысленно он ехал с ними в поезде, где якобы встретил, etc. На углу краеведческого музея им. Арсеньева мелькнули в толпе Марго и Орест.
Дома его уже ждал Валентин с сумками.
– Везение! Мы идём на яхте, мой приятель согласился захватить нас на Рейнеке, – сказал Валентин.
Они ушли прямо со Спортивной гавани. Тамара Ефимовна задержалась в городе по театральным делам. Она сказала, что подъедет через два дня. На том и расстались.
Валентин прижился в их доме (со своей никудышной зарплатой). Как-то утром Владик в трусах, без тапочек проходил в туалет мимо их комнаты, дверь была приоткрыта. Видимо, её открыл кот, который ревновал хозяйку к любовнику. Владик задержал взгляд на спящих: рука Тамары Ефимовны покоилась на обнажённой груди Валентина. Её лицо скрывалось за спиной возлюбленного.
Безымянная рука на безымянной груди. Вдруг рука проснулась, стала поглаживать тёмный сосок, похожий на оторванную от плаща пуговицу с оборванной чёрной ниткой. Что-то всколыхнулось внутри Владика, где-то в области солнечного сплетения, словно он получил кулаком под дых. В глазах стало темно. Он устыдился своих непозволительных мыслей.
Это впечатление вошло в калейдоскоп памяти юноши. Владик захотел