Он только что поступился своим преимуществом.
Но Руни лежал, его кровь утекала в холодную степную землю, и каждая секунда промедления усугубляла вероятность вовремя не добраться до целителей.
Упыри зашевелились в море травы; их сгорбленные белые спины походили на китов, чьи песни он слышал у берегов Трелейна. Узкие клыкастые морды на удлиненных черепах и мускулистых шеях наблюдали за ним с лукавством. Может, где-то залег еще один – Эгару случалось видеть, что они подкрадываются. Он уже не помнил, сколько противников насчитал, когда заметил их впервые.
Внезапно похолодало.
Он достиг Руни, и холод крепче сжал свои объятия. Парнишка был мертв: грудь и живот вспороты, глаза слепо глядят в небо с грязного лица. По крайней мере, все случилось быстро; земля вокруг была мокрой от внезапно излившейся из тела крови. В угасающем свете она казалась черной.
Эгар почувствовал, как от пяток по всему телу раскатываются пульсирующие удары, похожие на барабанный бой. Стиснул зубы и раздул ноздри. Ритм и мощь нарастали, холод отступал, в горле и голове будто что-то взрывалось. Драконья Погибель стоял, молчал и чувствовал себя так, будто пророс корнями в землю.
Потом он перевел взгляд на трех степных упырей в сумерках впереди. Поднял копье дрожащей рукой, запрокинул голову и завыл – так, словно мог этим расколоть небо и дотянуться до души Руни, которая уже пустилась в путь по Небесной Дороге, разрубить Ленту, по которой он шел, и сбросить парнишку обратно на землю.
Время остановилось. Осталась лишь смерть.
Драконья Погибель едва услышал свист первой стрелы Кларна, которая пролетела мимо, когда он кинулся на оставшихся долгобегов, не переставая выть.
Глава 3
Окно разбилось с ясным, высоким звоном, и штуковина, которая пролетела сквозь него, тяжело ударилась о протертый ковер в центре комнаты.
Рингил завозился посреди скомканной постели и приоткрыл один глаз. Края разбитого стекла блестели на солнце слишком ярко, чтобы он в своем нынешнем состоянии мог смотреть прямо на них. Он перекатился на спину, одной рукой ощупывая кровать в поисках того, с кем провел прошлую ночь. Обнаружилась лишь простыня во влажных пятнах. Парнишка исчез – они всегда так делали задолго до восхода солнца. Вкус во рту был такой, словно он лизал внутренности дуэльной перчатки, а в голове стоял гул не хуже, чем от маджакского военного барабана.
Падров день. Радость-то какая.
Он опять перевернулся и принялся шарить по полу у кровати, пока кончиками пальцев не наткнулся на тяжелый предмет неправильной формы. Дальнейшие исследования показали, что это камень, завернутый в нечто вроде дорогого пергамента. Он поднес находку к лицу, убедился, что пальцы не обманывают, и развернул бумагу. Это был небрежно оторванный кусок большого листа, надушенный и с нацарапанным по-трелейнски словом:
«Вставай».
Почерк был знакомый.
Рингил застонал и сел