«…сын Музы, Аполлонов избранник…». Статьи, эссе, заметки о личности и творчестве А. С. Пушкина. Коллектив авторов

автономного я. Объективно мы имеем дело не с соперничеством Аполлона и Диониса в сфере искусства, а Аполлона и Диониса с Христом, с еще не окончательно проявленным выбором между трагедией и литургией. По мнению космиста, русский роман пребывает в некоторой оппозиции к форме того романа, к которому привык читатель. «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души», «Война и мир», «Соборяне», «Братья Карамазовы» (список можно продолжить), – романы и как бы вовсе не романы. В классическом романе сохраняется нечто, что не вмещается в общепринятую формулу романа. Объективно русский роман следовало бы назвать «литургической эпопеей»[14].

      В понимании А. П. Вележева, лермонтовский путь – это путь от Диониса к Аполлону и далее – к Христу. О том, что Лермонтов постепенно шел к литургическому пониманию искусства, «свидетельствует его неутоленная тяга к Богу. Это самый христианский из всех наших поэтов, несмотря на весь свой кажущийся демонизм».

      В 1934 г. в газете «Заря» вышла статья А. В. Амфитеатрова «Кольцов и Есенин»[15]. Она не осталась одинокой – буквально в следующем выпуске той же газеты был напечатан лирический рассказ-воспоминание «Кольцов, Митроша и я»[16] Г. Г. Сатовско-Ржевского, известного в харбинских русскоязычных кругах журналиста. Обе публикации соотносились со 125-летием со дня рождения народного поэта. Нечто подобное повторилось в 1942 году – на сей раз в Харбине были напечатаны две статьи, посвященные 100-летию со дня смерти поэта: Н. Резниковой «Алексей Васильевич Кольцов»[17] и А. П. Вележева «А. В. Кольцов»[18].

      Статья А. В. Амфитеатрова в каком-то смысле была провокационной, полемически заостряла вопрос о народности двух русских поэтов. Написанная в жанре биографического очерка, она одновременно была наделена аналитической частью, в которой красной нитью проходила мысль о несопоставимости поэзии Кольцова – «поэта оригинального и гениального и единственного русского поэта»; и Есенина, в каждом стихотворении которого сквозит «смертельная обреченность». Кольцов, по мнению Амфитеатрова, принес «из глубины воронежских лесов и донских степей в дар интеллигенции свежий народный дух и певучее народное слово». Ну а что Есенин? – «Этот, Есенин, наоборот, пришел из рязанской деревни неучем по образованию, пролетарием по проповеди, но уже готовым интеллигентом по духу». «Ряженье Есенину, бурному и искреннему, опостылело, и, – предсмертно, – из мнимо крестьянского поэта откровенно выглянул разочарованный, с душою вдребезги разбитою, поэт-интеллигент».

      А. В. Амфитеатров считает несправедливым и то, что в Кольцове ищут Есенину «предка», тогда как предки поэта начала ХХ века – романтики пушкинской эпохи – например, А. И. Полежаев, «несчастнейший из русских лириков», расплатившийся солдатчиной и преждевременной смертью «за дикую жизнь, дикий характер и безудержный алкоголизм». Если бы не разница поэтических форм и языка, то «Полежаева, погибшего