– Говорю тебе, подходит. Они ведь плывут, чтобы штурмовать город, так?
– Да, но ведь греки плыли через море и к Карфагену.
– Но я же поставил впереди epi!
– Ну да – вполне можно употребить epi, если мы штурмуем город, но по первому правилу здесь нужен винительный падеж.
Самость. Самосознание. Сегрегация. Я уткнулся в указатель и принялся ломать голову над нужным падежом. Греки плывут через море к Карфагену. К Карфагену. Вопрос “куда?”. Вопрос “откуда?”. Карфаген.
Вдруг меня осенило. Я закрыл книгу, поставил ее на полку, повернулся к их столику:
– Прошу прощения.
Они сразу же прервали разговор и, подняв головы, изумленно уставились на меня.
– Извините, но, может быть, подойдет местный падеж?
Некоторое время все молчали.
– Местный падеж? – удивился Чарльз.
– Просто подставьте к Karchido ze, – продолжил я как можно более уверенным тоном. – По-моему, это ze. Тогда вам не понадобится предлог – кроме epi, конечно, если они отправились на войну. Ze подразумевает “по направлению к”, так что и насчет падежа можно не волноваться.
Чарльз посмотрел в свои записи, вновь на меня.
– Местный? Звучит как-то сомнительно.
– Ты когда-нибудь встречал Карфаген в этом падеже? – спросила Камилла.
Об этом я не подумал.
– Вообще-то нет. Но мне точно встречались Афины.
Чарльз пододвинул к себе словарь и принялся его листать.
– А, черт, да не возись ты, – махнул рукой Банни. – Если не надо ничего склонять и можно обойтись без предлога, то, по-моему, лучше просто не бывает. – Он откинулся на спинку стула и взглянул на меня. – Позволь, я пожму твою руку, незнакомец.
Я протянул ему руку. Крепко сжав, он потряс ее, едва не опрокинув локтем пузырек с чернилами.
– Рад познакомиться, очень-очень рад, – заверил он меня, свободной рукой откидывая волосы со лба.
Эта внезапная вспышка внимания смутила меня. Все было так, словно бы со мной вдруг заговорили персонажи любимой картины, только что погруженные в собственные мысли и заботы на холсте. Не далее как вчера в коридоре колледжа на меня чуть не налетел Фрэнсис, пронесшись мимо в облаке черного кашемира и табачного дыма. На какой-то миг, когда его плечо коснулось меня, он превратился в существо из плоти и крови, но уже секунду спустя снова стал плодом воображения, галлюцинацией, скользящей по коридору, столь же равнодушной ко мне, как, говорят, призраки, поглощенные своими потусторонними делами, равнодушны к миру живых.
Все еще листая словарь, Чарльз встал и протянул мне руку:
– Чарльз Маколей.
– Ричард Пейпен.
– А, так это ты, – вдруг сказала Камилла.
– Что?
– Ведь это ты заходил узнать насчет занятий?
– Это моя сестра, – сказал Чарльз, – а это… Бан, ты уже представился?
– Нет-нет, кажется, нет. Вы просто осчастливили меня, сэр. У нас еще десяток таких предложений и пять минут на все