– Не смей выдавать мне эту арию: я-разъяренная-феминистка.
– Тогда ты не выдавай мне арию: слушай-я-занимаюсь-этим-тридцать-лет! Одного Джерри Нуссбаума в этом здании более чем достаточно.
– Ты втискиваешь реальность восемнадцатого размера в предположение размера одиннадцатого. Это погубило многих отличных журналистов. Многих и многих.
– До понедельника! Я раздобуду копию доклада Сиксмита.
– Обещания, которых ты не можешь исполнить, не являются твердой валютой.
– У меня нет никакой другой валюты, кроме как встать на колени и умолять тебя. Ну же! Дом Грелш не станет сворачивать журналистские расследования только потому, что они не окупаются на следующее же утро. Папа говорил мне, что ты был едва ли не самым смелым репортером из всех, кто работал где-либо в середине шестидесятых.
Грелш поворачивает свое кресло и устремляет взгляд поверх Третьего авеню.
– Черта лысого он это говорил!
– Еще как говорил! Это разоблачение в шестьдесят четвертом насчет фондов избирательной кампании Росса Зинна. Ты навсегда вышвырнул из политики этого апостола белого превосходства, от которого у всех кровь стыла в жилах. Отец назвал тебя упрямым, неустрашимым и неутомимым. Дело Росса Зинна потребовало нервов, пота и времени. Я обойдусь своими нервами и своим потом, единственное, о чем я прошу, это немного времени.
– Ввязывать сюда своего отца было грязным трюком.
– Журналистика требует грязных трюков.
Грелш гасит сигарету и закуривает другую.
– В понедельник, с изысканиями Сиксмита, и доказательства, Луиза, должны быть ураганной силы, с именами, источниками, фактами. Кто уничтожил отчет, и почему, и каким образом Суоннекке «Би» станет Хиросимой для Южной Калифорнии. Кое-что еще. Если ты добудешь улики в пользу того, что Сиксмит был убит, мы, прежде чем это печатать, отправимся в полицию. Я не хочу, чтобы под сиденье моей машины заложили динамит.
– «Все факты без прикрас и страха».
– Держись этого.
Когда Луиза садится за свой стол и вынимает спасенные письма Сиксмита, Нэнси О’Хаган изображает на лице некоторую приятность.
Грелш в своем кабинете колотит по боксерской груше.
– Упрямый!
Хрясть!
– Неустрашимый!
Хрясть!
– Неутомимый!
Редактор видит, как его отражение насмехается над ним.
Звуки сефардского романса, сочиненного до изгнания евреев из Испании, заполняют музыкальный магазин «Забытый аккорд» на северо-западном углу Спиноза-сквер и Шестой авеню. У телефона хорошо одетый человек, бледноватый для этого загорелого города, повторяет вопрос.
– Секстет «Облачный атлас»… Роберт