А Соль молчала. И – рисовала. Как никогда доселе. Броневик, изрыгающий огонь. Казака с занесенной для удара шашкой. Юнкера, выбросившего вперед штык…
Офицеры молча смотрели на ее рисунки. А потом полковник осторожно сказал:
– У девочки талант. Надо показать профессору Флейшману…
А потом все стало еще лучше. Война кончилась. Миша с Алешей вернулись. Раненые, но живые. И папа вернулся. А девочка Соль поступила в Академию художеств.
И летели годы.
Она встретила Его на прощальном вечере выпускников Академии. Он был морским офицером. На своем миноносце Он дерзко поставил мины у самой вражеской гавани. И на следующий день, подорвавшись на них, погиб громадный тевтонский крейсер. Молодой офицер тоже был художником.
Они поженились.
Потом, когда девочку Соль уже давно называли не иначе как Соломонида Сергеевна, когда уже были за ее спиной выставки в Париже, Риме, Лондоне и – самая главная – в Москве, в Третьяковке, снова случилась война. И как тридцать лет назад, выступал государь. И шли через Петербург войска. И папа, сильно постаревший, вновь мотался по полигонам, забыв про свою отставку. Миша командовал фронтом. Алексей – ударной танковой армией. Лена стала знаменитым хирургом. Таня и Наташа – тоже, пусть и не такими знаменитыми.
Но кончилась и эта война. И русский флаг вновь победно развевался над вражеской столицей.
И рождались внуки.
А потом умер папа. Умер, когда сделал последнее великое дело в своей жизни. Космический корабль с двуглавым российским орлом на борту первым обогнул планету. Папе было за девяносто. Но до последнего дня он консультировал. И не было случая, чтобы он ошибся. Когда ему доложили, что полет прошел нормально и посадочная капсула на Земле, он заплакал. И сказал: «Жизнь сделана».
И рождались правнуки.
А потом настал и ее день. День девочки Соль. Давно уже не было в живых братьев и сестер. Пришла и ей пора следовать за ними. И она знала, когда это произойдет. После последней выставки в Москве в новой, заботливо отреставрированной Третьяковской галерее.
Она перерезала ленточку. Государь подошел поздравить ее. Сказал что-то теплое. Она смотрела на запрудившую весь переулок толпу жаждущих попасть на выставку… и вдруг почувствовала, что голова кружится. Это было не страшно. Даже, напротив, приятно. Она вновь видела маму, папу, нянюшку; живые, здоровые, они радостно улыбались ей:
– Иди сюда, это совсем не страшно, Солюшка-Соль!
Она знала. Знала, хоть и не ходила в церковь. Что ж… это хорошо… что там есть что-то еще, кроме мрака и небытия.
Вот и другие. Лена, Таня, Наташа… Алеша… Михаил… Братья при орденах, в парадных мундирах – так их хоронили, прославленных генералов…
– Я иду к вам, – тихо сказала девочка Соль.
Она шла через какой-то скверик. Жалкий, вытоптанный и замусоренный. Но это было лишь преддверием. Падшие духи часто заставляют видеть такие картины, желая