Несколько воспоминаний и мыслей о покойном Ап. Григорьеве. Письмо к Ник. Ник. Страхову. Константин Леонтьев

target="_blank" rel="nofollow" href="#c_6" type="note">{6} Ап. Григорьева

      Русский быт —

      Увы! – совсем не так глядит,

      Хоть о семейности его

      Славянофилы нам твердят

      Уже давно, – но, виноват,

      Я в нем не вижу ничего

      Семейного… О старине

      Рассказов много знаю я,

      И память верная моя

      Тьму песен сохранила мне

      Однообразных и простых,

      Но страшно грустных…

      Слышен в них

      То голос воли удалой,

      Все злою долею женой,

      Все подколодного змеей

      Опутанный, – то плач о том,

      Что тускло зимним вечерком

      Горит лучина, – хоть не спать

      Бедняжке ночь, и друга ждать,

      И тешить старую любовь, —

      И т. д. и т. д.

      мне казались, вернее специфировали великорусса, чем «Четыре времени года» Григоровича и др<угие> тому подобные вещи. Не отрицая явлений и такого рода, я говорю только, что не они характеристичны для нашего крестьянства, для великорусскоказачества, для миллионов раскольников наших, в высшей степени великорусских – особенно когда мы хотим сравнить их с благочестивыми и тяжелыми землепашцами Западной Европы.

      Поэзия разгула и женолюбия, казалось мне, не есть занесенная с Запада поэзия, но живущая в самых недрах народа.

      Итак, эти две черты: теплое отношение к печальным, но изящным идеалам <18>40-х годов и меньшая строгость по женскому вопросу влекли меня более ко «Времени», чем к московским славянам, хотя я с каждым годом все более и более чтил их.

      «Время» не выяснило определительно своей задачи, Вы с этим должны согласиться; главная вина «Времени» против публики (и еще более против самого себя) была та, что оно не выработало в собственно гражданских отделах своих ничего своеобразного; если бы в гражданских отделах своих оно, по крайней мере, бы держалось явно славянофильского идеала, то дела пошли бы лучше. Но оно, кроме простой демократии, которая с большей силой и ясностью проповедовалась в «Современнике», ничего не давало. Но в этом виноваты были не Вы, не Григорьев.