– …А подобру надо было многое сохранить для будущих поколений. К примеру, неплохо бы возвратить первый советский авианосец «Киев», проданный за бесценок в Китай для парка аттракционов; в Каспийске отремонтировать и установить на постамент единственный в мире экраноплан «Лунь», вооруженный комплексом противокорабельных ракет; в Петербурге создать музей на первой в СССР атомной подлодке К-3…
Что-то моего сухопутного босса реально потянуло к флоту. Не к добру.
О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Горчаков не имел ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует два мнения – свое и неправильное. К тому же его высочайшие профессиональные качества были щедро приправлены незаурядным умом и бесценным опытом.
– …Меня всегда удивляло одно малоприятное и совершенно необъяснимое свойство представителей русской цивилизации: в какой-то момент они вдруг остервенело крушат собственные символы. Иногда за деньги, а чаще – безо всякого смысла. Спустя десятилетия осознают допущенную глупость и с долгим упорством восстанавливают фрагменты утраченных ценностей. И так происходит из века в век…
– Сергей Сергеевич, если не ошибаюсь, вы привезли из Мурманска нечто интересное?
Видя, что «аудитория» проявляет рассеянный интерес, старик потянулся за сигаретами.
– Верно, привез. Я знаю тебя как облупленного, но и ты успел изучить мои повадки. Ладно, хватит лирики. Переходим к делу…
– Нет, в течение шести лет после войны суда в тех районах не тонули и не пропадали. По крайней мере, сведений о подобных случаях у нас нет.
Услышав странные предположения Горчакова, я хотел было поинтересоваться, как много он злоупотребил спиртным в Мурманске. Но по этическим соображениям промолчал – как ни крути, а я гожусь ему в сыновья.
– А знаешь, когда у меня зародились сомнения? – пожевав тонкими губами, спросил он.
– Понятия не имею.
– Во время изучения твоего личного дела.
Я обалдело посмотрел на старика. Цензурные слова на ум не шли, потому я ничего не ответил, только молча заскрипел зубами.
– Один из твоих родственников погиб в пятьдесят первом, верно? – не заметил босс моего «теплого» взгляда.
– Вы же о его гибели знаете лучше меня. Чего же спрашиваете?
– Не кипятись. Твой дед – честный человек, и его давно реабилитировали, восстановили в партии, в офицерском звании, вернули все награды, – примирительно захрустел он пачкой сигарет.
Я не смог удержаться от эскапады:
– Ну, это наша национальная черта: вначале сгноить человека, раздавить, утопить в дерьме, а после его мучительной смерти возвести огромный памятник, написать красивую эпитафию и петь дифирамбы! – говорил я ясно и отчетливо, словно раздавал по щелбану каждому виновнику гибели моего героического деда. Наверное,