Что касается Зощенко, то он пострадал за свое творчество – весьма едкую сатиру на советские порядки. Кстати, Зощенко в 30-е годы был одним из любимых авторов… Гитлера, и тот однажды даже заявил в беседе со своими приближенными: «Если Зощенко пишет правду и советские люди действительно такие, какими предстают в его рассказах, то победить их будет не трудно». Кроме этого, цитаты из Зощенко включал в свои речи министр пропаганды нацистской Германии Геббельс, что позже стало известно Сталину (ему специально перевели на русский язык эти речи рейхсминистра).
Как мы знаем, фюрер и его приближенные ошиблись: описанные Зощенко типажи все-таки составляли меньшинство советского общества – быдл-класс того времени представлял из себя незначительную прослойку населения, чего не скажешь, к примеру, о сегодняшней российской действительности.
Возвращаясь к Райкину, отметим, что упомянутое постановление ЦК ВКП(б) некоторым образом коснулось и репертуара райкинского театра. Дело в том, что в числе прочих неугодных литераторов там был упомянут и ленинградский драматург Александр Хазин (в постановлении – «некто Хазин»), который к тому времени успел сделать стремительную карьеру в литературе. Достаточно сказать, что он долгое время жил в Харькове, где работал на тамошнем электромеханическом заводе. Попутно писал стихи. Причем первые из них он опубликовал в 1931 году, а три года спустя (!) уже был принят в Союз писателей СССР.
Во время войны Хазин был фронтовым корреспондентом, а с 1945 года перебрался жить в Ленинград, где вскоре и познакомился с Райкиным. Их настоящее сближение произошло в том же году в Харькове, где Театр миниатюр давал гастроли. Поскольку Хазин был родом из этого города, он взял на себя обязанности гида. Именно тогда сатирик и обратил внимание на Хазина-драматурга. Послушаем рассказ самого актера:
«В Харькове Хазин показал мне свою только что написанную сатирическую поэму «Похождения Евгения Онегина», где пушкинский герой оживал в современном Ленинграде. Согласитесь, что, услышав, например, такую строчку: «В трамвай садится наш Евгений…», можно было прийти в некоторое замешательство. Но мне понравилась эта остроумная, смелая и в то же время корректная стилизация. Она была близка мне по духу. Ведь я не раз прибегал к подобному травестированию классических литературных сюжетов и образов. И кстати сказать, до сих пор считаю, что такой прием (требующий ювелирной отделки, ибо малейший сбой здесь неминуемо приводит к вульгарности и развязности) по самой сути своей не только не оскорбителен для классики, но и глубоко укоренен в традициях мировой сатиры. А