– Кофе будешь?
– Да!
Она варила кофе, когда в кухню спустился Сеси. Он был в шортах, с голым торсом. Хорошенький, как купидон, изнеженный ее ласками. Глаза в лучах июньского солнца казались совсем светлыми, брови же, напротив, были черны как ночь. «Какие яркие краски!» – невольно подумала она. И тут же мысленно принялась перебирать палитру.
– Как пахнет! – зевнув, сказал Сеси. – Ева, я тоже хочу кофе! У меня поутру зверский голод!
Он направился к холодильнику, по-хозяйски хлопнул дверцей.
– Кто это? – Дере вытаращил глаза.
– Ева, а что он здесь делает? – не остался в долгу Сеси.
– Сеси, познакомься. Это мой муж, Альберт Валерианович.
– Как-как?
– Альберт Валерианович Дере, – сквозь зубы процедил тот.
– Сочувствую. Имечко у вас…
– Кто это говорит?! – взвился Дере. – Щенок с кошачьей кличкой!
– Ева, я вижу, твой муж очень нервный. Ему не нравится пить кофе в моей компании. Я подожду, пока он уйдет. Если что – крикни.
Сеси сделал себе пару бутербродов и ушел, оставив их с Дере наедине.
– Как он тебя называет? – переспросил муж. – Евой? Что это за имя?
– Нормальное. Не хуже, чем Дуся.
– Он ведет себя как хозяин!
– Сеси здесь живет. Он на своей территории, потому так себя и ведет.
– И ты это позволяешь?!
– Не нервничай. У меня все в порядке.
– Заметно!
– Пей кофе.
Он все-таки нервничал и проливал из чашки. Она молчала. Назревает скандал. Видимо, он не ожидал, что Сеси так молод и красив. Наконец Дере сказал:
– Я вижу, тебе не до работы.
– Отчего же? Я леплю новую скульптуру.
– Этого щенка?
– Сеси. Его зовут Сеси.
– Где ты его подобрала? На помойке?
– Если ты не сменишь тему, тебе лучше уйти.
– Хорошо. Покажи.
Она задумалась. В конце концов, Алик больше десяти лет ее менеджер. Сеси в искусстве ничего не понимает. Альберт Дере – дело другое.
Он бывал и за границей, на престижных выставках, аукционах, следит за тенденциями в современном искусстве, за тем, что хорошо продается. Она решилась.
– Пойдем.
И Дере был допущен в святая святых – в ее мастерскую. Она кивнула на неоконченную скульптуру: смотри. Он долго молчал. Это ее насторожило. Если бы Дере начал ругать ее работу, это было бы логично. И она бы успокоилась. Но он молчал.
– Ну, что скажешь? – не выдержала она.
– Тебе надо успокоиться.
– То есть?
– Я понимаю: тебя переполняют чувства. Когда мы с тобой поженились, было что-то подобное. Ты захлебываешься. Теряешь форму, Дуся. А ведь ты за нее так боролась! Но это уже не неоклассицизм. Это – кич! И ты опять промахнулась с руками.
– Убирайся вон!
– Не нервничай, – сказал теперь уже он.
– Вон, я сказала!
– Разве