Плавильщики Ванджа. Василий Ян

и угольный (бунг).

      – И рады бы привезти дров побольше, – говорили соседи, – да сами знаете, как трудно собирать арчу[2], на какие выси приходится за ней взбираться. Ведь на наших горах леса не больше, чем пуха на тыкве.

      Во время разговора я сидел в углу и следил за тем, чтобы чашки наших гостей не оставались пустыми. Я вышел с чугунным чайником (кумганом) во двор, чтобы зачерпнуть в канавке свежей воды, и увидел всадника. Он бесшумно подъехал к нашей хижине и прислушивался к голосам, доносившимся изнутри.

      Несмотря на сумерки, меня сразу поразил своей красотой его конь. В бледных лучах молодого месяца черная шерсть коня блестела как шелковая. Маленькая головка гордо сидела на выгнутой шее и хвост был на отлете – признаки драгоценной арабской породы.

      Лицо всадника, обрамленное бородкой, казалось особенно бледным, и черные глаза пристально всматривались из-под белой чалмы. Всадник тронул меня концом нагайки, а конь нетерпеливо взмахивал головой и грыз удила.

      – Кто здесь живет? Махмед Сафид-усто?

      – Да, ты не ошибся. Позвать его?

      – Ты сын его?

      – Нет, племянник.

      – А кто у него сейчас?

      – Наши соседи. – И я назвал их.

      Голоса в хижине смолкли. Конь бил копытом по каменистой почве. Дядя услышал шум и показался в дверях.

      – Да будет твой приход счастливым! Откуда ты, путник? – Дядя подошел к коню и взял его за повод и стремя, а сам вглядывался в лицо путника.

      – Благословение всевидящего да будет над твоим домом! Кто у тебя?