Как только услыхал подьячий шум, как только углядел стрельцов, то уже почему-то не сомневался, что причиной смуты стал его давешний знакомец в травяных штанах. Чутье, видать. Оно и нашептывало: «Он, он это, поганец». И при этом свербило на сердце – недоглядел ты, подьячий. А чего именно недоглядел, чего упустил он, Яков пока не понимал. Но понять дюже как хотелось.
– Окружай! Окружай! – донесся особо истошный вопль. – Смыкайся!
Подьячему теперь приходилось расталкивать людей, чтобы выбраться в первые ряды любопытных. Яков пихал в спины, толкал в бока, получал иногда сдачу, слышал про себя матерны слова, но не обращал внимания и протискивался.
– Убил! – заголосила впереди какая-то жонка, по голосу судить, полногрудая. – Ирод! Колдун!
«Почему колдун?» – успел удивиться подьячий.
– На смерть не рубить! – послышался властный голос, когда Яков уже выбирался в первый ряд.
Место от мнущихся передних людей до стены хлебного амбара синело кафтанами стрельцов, вверху колыхались их серые шапки, отсвечивал металл бердышей. У стены амбара, спиной к ней, рядом с поительным желобом для лошадей стоял тот, знакомый Якову, высокий человек в потешных штанах и в сапогах с завязками. Поперек желоба лежал бердыш, до которого безусый легко мог дотянуться в любой момент, а в соломе, что набросана перед амбаром, валялись два стрельца: один бездвижно, другой шевелился и стонал, держась за бок. Тем временем человек у амбара сбросил сермягу, вместе с ней и какую-то короткую желтую дерюжку и явил взглядам всего честного люда рубаху, доселе Яковом невиданную: в черные и белые ровные полоски. К тому же рубаха та была с отрезанными по плечо рукавами и не свободная, чтоб тело дышало, а плотно, как вторая кожа, прилегающая к нему. И не скрытно стало, что силой странный человек не обижен: в плечах широк, руки бугристы. Шапка с его головы слетела ранее, и явилось, что волосом молодец бел и короток.
Увидев такое скопление государевых стражников, Яков подумал: «Значит, кто-то упредил стрельцов о человеке. А раз их столько понабежало, то знали они, противу кого идут, и опасались его. Отчего? И кто же он?»
И отгадка той загадке сделалась близка, но не додумал Яков до конца. Потому как отвлекся – стоячая до того картина пришла в движение.
Стрелецкий голова, дождавшись, когда его люди равно распределятся полукругом и изготовятся, зычным, прокатившимся над всей площадью голосом скомандовал:
– Живым бери! Бей его обухами! Гей, соколы, смыкай круг!
«Видать, первый наскок парень тот отбил, и двух при этом покалечил, а прочих напугал, – пронеслось в голове Якова. – Ловок!»
– Ой, беда будет, польется кровушка, да полетят головушки на сыру землю, – запричитал кто-то сзади тонким голосом.
А Якову показалось, что прижатый к стене незнакомец криво усмехнулся, глядя на тронувшихся с места стрельцов. Но усмехнулся или нет, а бердыш с желоба взял