Время словно остановилось для Фесса. Будто наяву, он видел и заснеженную тундру, и острые пики гор, и бескрайний, затканный одеялом льдов океан, протянувшийся до самого горизонта и ещё дальше. Он понимал, что это – ответ Тёмных Владык на его мольбу, и понимал также – сейчас нельзя проявить нетерпение. Они показывают ему, через что прошли поклонявшиеся им, верно желая дать понять, насколько велика должна быть предназначенная им гекатомба…
Шаманы совещались – как всегда, мысленно, без слов. Они не могли победить, что бы там ни кричали перед строем последних воинов союза лесных племён их военные вожди. Шестеро богов слишком далеко от них. Простыми словами и камланием до них не дозваться, не достучаться, не допроситься помощи. Племенам суждено погибнуть. Даже если какие-то одиночки чудом вырвутся из кольца, самих племён уже не станет. Выжившие постараются затеряться среди победителей, слиться с ними, перенять их речь и привычки – и народа, некогда населявшего громадные лесные просторы к востоку от Зачарованного леса и к северу от Зубьих гор, не станет. Значит, выбора им не остаётся. Они не могут победить, они не могут принять рабства, они не могут отказаться от своих богов, пусть даже эти боги оказались не в силах защитить свою паству.
Значит, они могут только умереть. Вопрос только в том, как.
Один из шаманов, самый старый, хрипло закричал что-то на непонятном языке, закружился, забил в бубен. Он кружился и бил, бил и кружился, удары следовали один за другим, сливаясь в один неразличимый гул. На губах шамана выступила пена, глаза закатились, слепо и страшно глядя на окружающий свет одними только белками. Костяные погремушки, вплетённые в косицы, разлетелись хороводом, забрекотали, кружась в странной своей пляске; острым концом костяного била старик внезапно и резко полоснул себя по запястью, потекла кровь, брызги полетели в разные стороны, обильно орошая снег.
Следом за стариком точно так же закружились, забили в бубны и остальные шаманы, один за другим точно так же вскрывая себе жилы. Алые брызги соткались в причудливую радугу, снег покраснел и начал таять.
Вне круга стоял только один шаман, самый молодой, с пронзительными и холодными глазами. Видя, что один из его собратьев начинает слабеть, шаман, не моргнув глазом, ткнул пальцем в кучку детей, сбившихся испуганной стайкой возле края чёрной промоины. Двое воинов тотчас подтащили к шаману девочку в нарядной меховой кухлянке, наверное – дочь знатных родителей. Миг – и кривой костяной нож провёл алую полосу по её шее, кровь щедро потекла на снег, и начавший было терять силы шаман вновь вернулся в круг, его бубен загремел с прежней силой.
Дети не кричали, не плакали, не пытались бежать. Возле них стояли двое воинов, но не похоже было, чтобы они охраняли несчастных. Молодой шаман ещё трижды прибегал к подобным жертвам, пока наконец небо над головами врагов не потемнело и не начали собираться невиданные,