– Что же делать? – спросил дедушка, нервно перебирая пальцами свою палку.
– Сейчас нам все равно больше делать нечего, – ответила мама, поднимаясь со стула. – Хватит хандрить, надо ложиться спать.
Какой там сон. До самого утра я ворочался в постели, а как только заснул, в окно прорвались первые лучи раннего июньского солнца, и я услышал в соседней комнате громкие взволнованные голоса.
– Я только что встретил на лестничной клетке соседку Исмаилову, ты же знаешь, она живет в одной квартире с милиционершей из 101-го отделения, – говорил дедушка маме, – так вот она по секрету шепнула ей на ухо: "ваша еврейка со второго этажа сидит в милиции, в КПЗ", то-есть, в Камере Предварительного Заключения.
Я вскочил с кровати, сунул ноги в тапочки, подскочил к маме.
– Можно, с тобой? – попросил я, увидев, что она собирается уходить. Мама поколебалась немного, потом, помолчав, сказала:
– Ладно, только быстро одевайся, выпей стакан молока с хлебом, на столе стоит.
МОЯ МИЛИЦИЯ МЕНЯ БЕРЕЖЕТ
101 отделение милиции охватывало своим недремлющим охранным оком довольно большую территорию Сталинского района, тянувшуюся от Преображенской до Семеновской заставы. Теперь это были только названия, а еще перед самой революцией здесь действительно стояли заградительные кавалергарды со шлагбаумами, оберегавшими город от бестаможенного ввоза тифа, холеры, чумы и, конечно, контрабанды.
С начала ХХ века это место стало одним из крупных рабочих предместьев столицы, где на обоих берегах небольшой речки Хапиловки тесно приткнулись друг к другу многие сотни каменных и деревянных домов, бараков, казарм, изб.
В 30-е годы, стараниями сталинской коллективизации и индустриализации, население этого района увеличилось в несколько раз, зримо подтверждая на местном уровне факт планетарного демографического взрыва. Дремавшая здесь веками северо-западная Москва вдруг вспыхнула, раздулась и в один присест схапала близлежащие села Черкизово, Измайлово, Богородское. Вскоре сюда хлынули толпы голодных раскрестьяненных крестьян и из многих других подмосковных деревень и поселков.
До войны социалистическая унификация не успела полностью охватить все стороны московской жизни, и народ на Преображенке пока еще жил очень разношерстный. Среди всех прочих здесь выделялись старообрядцы – они носили длинные густые бороды, а их жены даже в летнюю жару не снимали с головы плотные серые платки. Небольшие дома старообрядцев стояли впритык к бывшему Преображенскому монастырю, где, кстати, до сих пор существует старообрядческая церковь. Это именно здесь с картины Сурикова режет нас фанатичным взглядом героиня церковного Раскола ХУ11 века боярыня Морозова.
И вообще, странное дело: этому, казалось