— Бля! — просипел моряк Фахрутдинов; по ночам ему представлялось, будто приказано открыть кингстоны на «Варяге»; обычно процесс поиска трапа в глубины трюмов протекал более или менее мирно, но временами приходилось и вязать. — Девчонки-то, девчонки что делают!..
Еще минут через пять Бронников обнаружил, что к телевизору стеклось все население психушки; даже самые слюнявые, обычно не покидавшие коек, сгрудились за его спиной, перетаптываясь и поднывая.
— Салики!.. — без конца повторял кто-то, пригыкивая. — Какие класивые салики!..
И правда: на середину стадиона, ухватившись огромными надутыми лапами за связки разноцветных воздушных шаров, покачиваясь, выплывал огромный и совершенно настоящий, из плоти и крови, олимпийский Миша!
— Миса! Миса! Салики!
— Мыфа! Мыфа!..
Сразу несколько больных истошно завыли. Из коридоров между тем перли новые.
— Кто не записан на телевизор, назад! — истошно орала дежурная сестра. — Назад, говорю!
Тут как раз снова грянула музыка, и сладкий женский и добрый мужской голос затянули что-то сердечное, доверительное, родное:
На трибунах становится тише…
Тает быстрое время чудес.
До свиданья, наш ласковый Миша,
Возвращайся в свой сказочный лес!
И вдруг!..
Вдруг!
Миша взмахнул рукой и, печально и трогательно улыбаясь, стал медленно подниматься над стадионом!
— А-а-а-а!.. — всколыхнулся холл у телевизора. — О-о-о-о!
Расстаются друзья.
Остается в сердце нежность…
Будем песню беречь!
До свиданья, до новых встреч!..
Холл горестно выл и бился. Кто-то вскочил на стул и прыгал, держась за спинку и по-обезьяньи приседая.
— Улетает! — орал Никаноров, наваливаясь на Бронникова. — Бля, ведь улетает!
— Улета-а-ает!
— Назад, кто не записан! Санита-а-ары!!!
Не грусти, улыбнись на прощанье,
Вспоминай эти дни, вспоминай…
Пожелай исполненья желаний,
Новой встречи нам всем пожелай.
Миша поднимался все выше, и камера неотступно следила за ним.
Он махал лапой, прощаясь!.. Он их видел!..
У Бронникова перехватило горло.
— Санитары! — дико орала дежурная, напуганная картиной нечеловечески яркого горя. — Санита-а-ры!
Уже мелькала озверелая красная рожа Кайлоева, и еще трое или четверо распинывали рыдающих по разным углам, гнали в коридор, по палатам…
Вой стихал.
Камера смотрела в пустое сизое небо.
Олимпиада кончилась.
Назавтра состоялось заявленное свидание.
Он иногда думал об этом. В специальной психушке просто так не позволили бы на свиданки шастать… там, говорили, только к родным раз в месяц, а больше — ни-ни. Вот