Я пожала плечами.
– Хочу предупредить, ты ввязываешься в очень опасное дело.
– И как это я сам не допер?
– Я постелю тебе на диване. Сама лягу в кухне, у меня есть раскладушка, – поднимаясь, сказала я.
– На раскладушке, так и быть, лягу я. Неловко доставлять неудобство хозяйке, но спать буду в комнате, рядышком с тобой. На всякий случай.
Я приготовила постель ему и себе. Раскладушку он придвинул вплотную к дивану. Боялся, что я сбегу? Я отправилась в ванную, не вполне понимая, изменилась ли ситуация к лучшему или все-таки к худшему.
Мне опять приснился тот же сон, и вновь я проснулась от собственного крика. Открыла глаза и увидела, что в комнате горит ночник. Герман сидел на диване и хмуро меня разглядывал.
– Кошмары? – спросил угрюмо.
– Да, – ответила я, вытирая потный лоб. Руки противно дрожали. Я прикрыла веки, стараясь избежать его взгляда.
– Увлечение разной чертовщиной до добра не доводит, – наставительно изрек он. – Воды принести?
– Я сама.
Я попыталась встать, но мешала раскладушка, Герман отодвинул ее ногой, его взгляд задержался на моих щиколотках. Я вскочила чересчур поспешно, надеясь, что пижамные брюки скроют то, что он не должен был видеть. Но он, конечно, увидел. Схватил меня за руки, перевел взгляд на запястья, которые обычно скрывал ремешок часов и широкий браслет, но на ночь я их по привычке сняла, оставив в ванной.
– Вены себе резала? – задал он вопрос, который не требовал ответа. – Судя по тому, что руками ты не ограничилась, намерения у тебя были серьезные.
– Иногда жить куда страшнее, чем умереть, – усмехнулась я.
– Надеюсь, ты в курсе, что по тебе психушка плачет? – разозлился он и добавил с внезапной обидой: – Кто ж ты такая, мать твою?..
Утром Германа на раскладушке я не обнаружила. Постельное белье сложено на кресле, раскладушка убрана. В первое мгновение мелькнула мысль, что он ушел, я даже подумала, что у меня еще, возможно, есть время, чтобы покинуть квартиру. Но тут со стороны кухни послышался шум, заработал чайник, звякнула посуда, и я вздохнула, скорее с облегчением. Прихватив свои вещи, прошла в ванную.
Когда я появилась в кухне, Герман сидел за столом, пил кофе и смотрел в окно. Физиономия слегка помята, должно быть, не спал всю ночь, опасаясь, что я шваркну его по голове чем-нибудь тяжелым и сбегу. Он считал меня чокнутой. Мое мнение о нем особо хорошим тоже не назовешь.
– Доброе утро, – сказала я, устраиваясь напротив.
– Доброе, – кивнул он, потер небритый подбородок и поморщился. – Чего встала в такую рань?
– Мне на работу, – ответила я, поднялась