Сперва все складывалось как нельзя лучше. Миша регулярно ходил в тайгу, ставил силки и капканы, бил зверя и птицу из карабина, регулярно сдавал шкурки в Хабаре. Сильно на этом, конечно, не разбогатеешь, однако потомственный промысловик слыл в Февральске человеком небедным. К тому же таежный охотник почти не выпивал, занимался хозяйством и вообще имел репутацию «мужчины самостоятельного».
И вот три года назад Миша вновь отправился в Хабаровск, сдавать добытую пушнину перекупщику. Как часто водится у дальневосточных барыг, перекупщик этот водил взаимовыгодную дружбу с ментами, которые его крышевали. Менты и взяли охотника-промысловика непосредственно после получения наличных денег, потребовав впредь делиться «с половины», в противном случае обещали огромные неприятности. Предложение Каратаеву не понравилось – он просто послал вымогателей куда подальше. Мол, и отец мой был охотником-промысловиком, и дед, и прадед, и прапрадед, и никто из них никому «с половины» не отстегивал. Как выяснилось чуть позже, сделал он это очень зря: на следующее утро Мишу «приняли» прямо на автобусном вокзале и отвезли в райотдел, где предъявили фотографию трупа какого-то бизнесмена, выловленного в карьерах. Мол, мужик этот был застрелен точно из такого же карабина, как твой, так что колись – за что замочил, при каких обстоятельствах…
И хотя в уголовном деле об этом убийстве зияли огромные дыры, ни прокурор, ни судья не захотели их замечать. Как и следовало ожидать, «кассационка» также осталась без должного внимания. Осужденный Каратаев пошел по этапу на зону. Правда, просидел он там всего лишь полтора года вместо положенных пятнадцати: так уж получилось, что другие менты нашли не только настоящих убийц, но и неопровержимые улики непричастности к преступлению осужденного…
Как и положено, был пересуд. Каратаева с извинениями выпустили и даже выплатили ему компенсацию – только бы этот упорный человек не поднимал шум. Однако потомственный охотник-промысловик не захотел больше жить среди людей. Он окончательно поселился в тайге отшельником и почти ни с кем не водил дружбу. Правда, по слухам, Мишу нередко видели у дома