Какое чудо, что лошадь не покалечилась, а всадник оказался достаточно опытным, чтобы не вылететь из седла, и достаточно мудрым, чтобы продолжать скакать верхом, а не повернуть к конюшне. Действительно, настоящее чудо. Двойное! Оба невредимы!
Клейтон был прав – она полна горечи и обиды на себя за то, что сотворила, хотя жалела больше лошадь, чем человека. Поняв наконец, что Клейтон ждет ее извинений, девушка монотонно проговорила:
– Я вовсе не собиралась бить лошадь, а хотела ударить вас. Но так или иначе, это с моей стороны было опасным безрассудством, ребяческой выходкой, за которую меня стоило наказать, как наказывают провинившихся детей.
– Благодарю вас за это, – ответил он почти нежно.
Провиниться, подвергнуться наказанию, почувствовать раскаяние и получить прощение – подобной последовательности событий Уитни никогда не приходилось испытывать в детстве. Когда она извинялась перед отцом, тот, выслушав ее, разражался очередной назидательной тирадой о ее недостатках и несовершенствах. Того же самого Уитни ожидала и от Клейтона. И сейчас она воззрилась на него, едва веря собственным ушам и глазам. В серых глазах светилась неподдельная теплота, на губах играла мягкая, понимающая улыбка.
И Уитни неожиданно почувствовала себя так, словно они стали самыми лучшими, самыми близкими друзьями, словно между ними существовало особенное родство душ. Странное ощущение ошеломило девушку, а потом охватило ее существо, будто весенним разливом сметая все наносное на своем пути.
– Мне ужасно жаль… ведь…
– Ни слова больше, – перебил Клейтон тихо. – Все забыто и прощено.
Он медленно наклонил голову, и Уитни поняла, что он сейчас поцелует ее, но, вместо того чтобы отстраниться, подняла лицо, словно стремясь получить доказательства прощения. Их губы слились в долгом нежном, нетребовательном поцелуе. Даже когда что-то изменилось и между ними пробежала искра страсти, Уитни понимала, что Клейтон позволит ей отстраниться, если она захочет. Но вместо этого ее руки скользнули вверх по его груди, обвились вокруг шеи, и все мгновенно изменилось.
Длинные пальцы развязали шарф и утонули в роскошных прядях. Осторожно сжав ладонями ее лицо, он заглянул в сияющие зеленые глаза.
– Боже, какая ты сладкая! – шепнул он.
Сердце Уитни, казалось, на миг перестало биться, но тут же бешено заколотилось, когда он снова припал к ее губам. Он целовал ее долго и неторопливо, медленными пьянящими поцелуями, обводя языком ее губы, сначала легко, словно дразня, потом настойчиво, требуя, чтобы она раскрыла их, и стоило Уитни подчиниться, как язык властно проник в теплую пещерку, а руки, проведя по спине, спустились ниже, отыскали местечко, где оставил рубцы хлыст, прижали несопротивляющуюся Уитни к мужскому телу и начали нежно гладить, прогоняя боль.
Безумные, буйные, ни с чем не сравнимые ощущения пронзали