Заслышав свистульки, звонки, гребешки, кастаньеты.
2000
«Жизнь превратилась в сплошной изумрудный досуг…»
Жизнь превратилась в сплошной изумрудный досуг.
Лес мне сегодня – и ангел-хранитель, и друг,
Даже дыхание наше взаимообменно.
Но по утрам, если небо гремит многопенно,
Зеленоглазый мой и многотрепетный, вдруг
Страх на меня нагоняет, рассудок скребя:
Створки окна открываю, как створки моллюска, —
Будто бы лес, губы вытянув трубочкой узкой,
Всё содержимое комнаты втянет в себя, —
Втянет, проглотит кровать, гардероб и трюмо,
Кресло и стол, за которым я это письмо
Не дописала тебе и уже не закончу.
Так вот, возможно, густой африканскою ночью
Бросил со страху поэзию нервный Рембо.
В грозы такие в себя прихожу я с трудом,
Трогаю дрожко неодушевлённые вещи,
Словно боюсь испугать их, а лес рукоплещет,
Видя, как я обращаюсь с его же ребром —
С деревом, отданным им в услужение мне.
Ливень утихнет, и я, оклемавшись вполне,
Вынесу стул раскладной и горячий кофейник —
В сосны, в шалфей фиолетовый, в жёлтый лилейник,
И заведу разговор о тебе и стране
Самого бурного моря, где правду любила
Бурно настолько, что прочие чувства убила
И опротивела этим тебе и себе.
Шепчет мне жёлтый лилейник – «В безумье причина…»
Или бормочет лиловое пламя люпина:
«Дело простое, – оно, дорогая, в судьбе».
Нет, никогда я письмо это не завершу.
Я сверхъестественным чувством уже не грешу, —
Всё сверхъестественное завершается крахом.
Я при грозе охлаждаюсь нахлынувшим страхом.
Прежде спешила, теперь уже не поспешу
Створки души раскрывать, словно створки окна,
Или, что хуже гораздо, – моллюсковы створки.
Нет, я не слышу ни моря, ни шума моторки!
Мне повезло! – изумрудные жизни задворки,
Сосен дыхание и тишина, тишина…
2000
Скопидомка
Меняют кожу змеи и растенья,
А человек меняет точку зренья
И точку проживанья.
Сегодня твоё местонахожденье
В саду. Но лип июльское кажденье
Ты как бы оставляешь без вниманья.
Тебя как бы не трогает погода,
С пчелиной позолотой небосвода.
Но с тщаньем скопидомки
Заносишь ты в свою статью прихода
Буквально всё, что летняя природа
Способна дать на зимние потёмки.
По-стариковски копишь горстку зноя,
И облачко жасмина кружевное,
И прочее в его безвещном роде.
И шутишь: старость – дело наживное,
Забыв, что место жительства земное
И время – на исходе.
2000
Лето
Схимница-зима и весна-блудница —
Всё прошло, мой друг, но осталось