«Городецкий! В палатах Бориса Годунова. С маленькими дверьми и толстенными стенами. Комнаты расписаны им самим – и недурно. Электр. лампы очень оригинально оклеены бумагой. Столовая темно-синего цвета, и на ней много картин. «Вот за этого Врубеля мы только что заплатили семь миллиардов», – говорит Нимфа. Нимфа все та же. Рассказывает, как в нее был влюблен Репин, как ее обожал Блок, как в этом году за ней ухаживал Ф. Сологуб... Пришел Сергей – и показался мне гораздо талантливее, чем в последние годы. Во-первых, он показал мне свой альбом, где действительно талантливые рисунки. Во-вторых, он очень хорошо рассказывал, как спасал от курдов армянских детей – спас около трехсот. В комнате вертелся какой-то комсомолец – в шапке, нагловатый. У Нимфы на пальцах перстни – манеры аристократические – великосветский разговор. Городецкий такой же торопыга, болтун, напомнил прежние годы – милые...»
А что было до 1923 года? Отход Городецкого от акмеистов и новое «увлечение»: в 1915 году он вместе с Алексеем Ремизовым организует литературный кружок «народных писателей», куда входят Клюев, Есенин, Клычков и другие «пейзанисты», как их называл Блок. Но вскоре союз Городецкого с Есениным и Клюевым распался. Далее последовал кавказский период Городецкого – Армения, Тифлис. В Москву он возвращается в 1921 году и начинает активно служить советской власти. Первая же послереволюционная книга называлась «Серп» – «сплошной гимн советской власти», как отмечала критика. Ради нового своего служения Городецкий вел атеистическую, антицерковную пропаганду в своем творчестве. Пытался писать и для детей – «Веснушки Ванюшки» и что-то в этом роде. Написал новый текст к опере Глинки «Жизнь за царя» под названием «Иван Сусанин». Городецкий изо всех сил пытался понравиться властям, писать по канонам социалистического реализма.
Еще одна дневниковая запись Корнея Чуковского – в ночь на 12 октября 1929 года: «Не сплю. Очень взволновал меня нынешний вечер – «Вечер Сергея Городецкого». Ведь я знаком с этим человеком 22 года, и мне больно видеть его банкротство. Он сегодня читал свою книжку «Грань» – и каждое стихотворение пронзало меня жалостью к нему... бессильно, бесстильно и, главное, убого. Чем больше он присягает новому строю, тем дальше он от него, – тем чужее. Он нигде, неприкаянный. Стихи не зажигают. Они – хламны, непостроены, приблизительны...» И далее Чуковский приводит слова писателя Ромашова, что Городецкий – мертвец.
«Мертвец» жил еще долго. Чуковский однажды заметил: «Вообще из всего нашего поколения мы оказались самыми прочными старцами. Но сохранились у нас – только почерки». На что Городецкий ответил:
И разошлись: седой Корней
И я, седин еще не знавший, —
Вы, демон первых вешних дней,
И я, веснянок ангел падший.
«Веснянок ангел падший» прожил 83 года и все писал и писал,