Спесь Батюшкова – это для рифмы, а на заданный вопрос о часе Батюшков точно ответил так: вечность. То есть он думал не о жизни, а заглядывал за ее грань.
Константин Николаевич Батюшков родился 18 (29) мая 1787 года в Вологде, в старинной дворянской семье. Рано лишился матери: она сошла с ума, когда мальчику было всего 4 года. Юность его прошла у родственников в Петербурге. Учился в частных пансионах. Получил блестящее образование, в совершенстве владел несколькими европейскими языками (а итальянский выучил первым из русских писателей). Прекрасно знал латынь и, соответственно, античную литературу. Под влиянием своего дяди Михаила Муравьева, «самого порядочного русского», Батюшков увлекся поэзией.
А потом была служба, сначала в Министерстве просвещения, затем при Московском университете. Службой, естественно, тяготился, поэтическая душа рвалась куда-то ввысь. Его девизом было «подобно Тассу, любить и страдать». Торквато Тассо – любимый поэт Батюшкова, которого он переводил на русский. Печатал стихи в различных журналах и альманахах: «Северный вестник», «Лицей», «Цветник», «Вестник Европы» и др. Как выглядел Батюшков в молодости? Современник вспоминает, что он был «чрезвычайно приятной наружности. Глаза у него были чудного голубого цвета, волосы курчавы, губы довольно большие, сладострастные. Он всегда отлично одевался, любил даже рядиться и был педант в отношениях моды. Говорил он прекрасно, благозвучно и был чрезвычайно остроумен».
Себя Батюшков характеризовал с легкой иронией: «лентяй, шалун, беспечный баловень, маратель стихов... который любит друзей своих, влюбляется от скуки».
Для себя он – «маратель стихов», для читателей и поэтов – «жрец любви», «философ-эпикуреец», «русский Тибулл», «Русский Парни», «Русский Петрарка», призывающий «харит изнеженных любить, наперстник милых аонид». Было такое направление в русской поэзии: сентиментализм, в оковах которого и барахтался поначалу Батюшков. Карамзин сурово порицал поэтов-сентименталистов за «излишнюю высокопарность» и «притворную слезливость». Что было, то было.
В «Силуэтах русских писателей» Юлий Айхенвальд писал: «Батюшков – певец сладострастия, и даже слово это было для него излюблено. Он радовался молодости и страсти, любил вдыхать в себя от каштановых волос тонкий запах свежих роз и безустанно пел о том, что «сладко венок на волосах каштановых измять и пояс невзначай у девы развязать». Его чаровали тихие, медленные и страстные телодвижения в сплетенном хороводе поющих жен. Он славил и роскошь золотую, которая обильною рукой подносят вины и портер выписной, и сочны апельсины, и с трюфелями пирог...» Цитату следует оборвать, а то придется стремглав бежать в ближайший ресторан, хотя я не уверен, что там есть «с трюфелями пирог».
Батюшков в своих стихах пел любовь и удивлялся, что для «угрюмых стоиков и скучных мудрецов» – «Весна без радости и лето без цветов». Вот такая была в нем языческая радость. Но не одна. Рядом соседствовали совсем иные мысли и чувства, он часто «вспоминал и о минутности и бренности всего человеческого». Он отчетливо