Его рука вновь скользнула под желтую блузку девушки.
– А я эти истории страсть как люблю, – призналась Анна. – С детства слушаю.
– Ну и зря, – пробормотал Мишка. – О тебе и так уже говорят…
– Что говорят?
– Да ничего.
– Что говорят? – Девушка отстранилась.
Парень тяжело вздохнул, укоряя себя за излишне длинный язык.
– Ну, говорят, что ты иногда так посмотришь…
– Это тетка Прасковья, что ли, сплетничает? – поинтересовалась Анна. – Так это вранье, она сама тогда поскользнулась.
– И ногу сломала? – хмыкнул Мишка. – А она говорит, что ругалась на тебя до этого.
Даже в призрачном лунном свете было заметно, что Анна покраснела.
– Да она просто прикрикнула. Ерунда какая.
– А тетка Прасковья говорит, что накричала на тебя, а ты на нее зыркнула, и она на ровном месте упала.
– Не на ровном месте, а на горке это было, – холодно произнесла Анна. – И после дождя.
– Ну, в общем, я не знаю, – вздохнул Мишка, с тоской отмечая, что девушка не спешит в его объятия. – Ань, да я не слушаю, что эти дуры языками мелют. Ань…
Несколько минут девушка молча лежала на спине, глядя на кроваво-красный диск ночного прожектора широко открытыми черными глазами, а потом тихо сказала:
– Видел, как у тетки Прасковьи цепной кобель на волка похож?
– Видел, – подтвердил Мишка.
Обрадовавшись смене темы, он подвинулся поближе к подруге, с удовольствием ощущая тепло ее тела.
– А знаешь, почему цепь такая толстая? Ее еще дед Игнат ковал, кузнец старый.
– Почему?
– Потому что кобель этот – оборотень настоящий.
– Опять ты за свое, – вздохнул Мишка.
– Правда. – Анна завела руки за голову, отчего тонкая ткань блузки натянулась, четко обозначив грудь. – Когда Прасковья еще в девках ходила, на нее мельник глаз положил, Емельян Григорьевич. Мужик видный, староват, правда, ему тогда, почитай, сорок было, но обходительный, а главное – зажиточный. Но родители Прасковьи против были.
– А почему против, если зажиточный?
– Слухи о мельнике плохие ходили, – помолчав, ответила Анна. – Люди говорили, что Емельян Григорьевич на своей мельнице с нечистой силой снюхался.
– Чертям хвосты крутит.
– Лексей Софроныч, отец Прасковьи, мельника и спровадил, когда тот свататься пришел. Дескать, дочь свою, Прасковью, за тебя не отдам, нету моего родительского благословения и не будет. Мельник усмехнулся, зыркнул так не по-доброму и ответил, что я, мол, на вашей дочери все равно женюсь. Хотите вы этого или нет, а будет по-моему. И с этого дня начались у семьи Прасковьи беды.
Исподволь, незаметно Мишка снова начал попадать под власть чарующего голоса Анны.
– Недели не прошло, наступило полнолуние, погнал Лексей Софроныч лошадку свою в ночное, утром приходит, а она мертвая. Разорвана вся нещадно, и следы вокруг волчьи. Большие