– Позвольте! – Я едва не произнес «Юра», так молодо поблескивали глаза старика. – Позвольте, Юрий Игнатьевич, что общего между этой почтенной птицей и современной малолитражкой?
– Поясню, – охотно и любезно сказал Четверкин, приблизился ко мне и даже слегка притронулся к «молнии» моей куртки своим сильным, желтоватым от табака и солидола пальцем. – Как вы, должно быть, понимаете, Василий Павлович, первоначальный двигатель моего друга, девятицилиндровый тридцатисильный «анзани» ротативного типа, давно уже, увы, вышел в тираж. В последующие десятилетия я снабжал своего друга различными двигателями внутреннего сгорания, а сейчас, в результате долгих изысканий, мне удалось приспособить мотор «Жигули», изделие наших волжских умельцев. Таким образом…
«Вот почему жужжание аэро с небес подлунных показалось мне таким знакомым», – подумал я и воскликнул:
– Я очень рад! Я очень рад, очень рад всем этим обстоятельствам. Я рад вам. Гена, рад вам, Юрий Игнатьевич, рад вам, герр «Этрих», рад, что мы в родстве, и от души рад вам, Пуша Шуткин, хотя вы и не спускаетесь с крыши.
Кот сделал передними лапами жест, который можно было бы прочесть так: «Рад, мол, да не могу».
Читатель, любезный друг, простите мне излишнюю эмоциональность рассказа. Поставьте себя на мое место в прозрачные сумерки белой ночи, не затрудняющие, но лишь обостряющие зрение. Вы стоите на удивительном Львином мостике в окружении своих героев. Судьба свела вместе героев двух ваших разных повестей и привела их к началу третьей. В том, что повесть состоится, я уже почти не сомневался.
– Простите, Юрий Игнатьевич, – борясь с волнением, осторожно обратился я к старому авиатору. Осторожности, читатель, научила меня моя профессия. – Не являетесь ли вы родственником знаменитого в «Серебряном веке» пилота Юрия Четверкина, имя которого связано с под-вигами легендарного Ивана Пирамиды?
– Как! – вскричал авиатор. – Вы знакомы с этой историей?!
– Более того, я… эм… написал об этом повесть, – смущенно пробормотал я. – А вы не читали?
Теперь настала очередь смутиться Юрию Игнатьевичу.
– Увы, все свободное время Юрия Игнатьевича поглощает техническая литература, – пришел ему на выручку Гена.
– Не до повестей, право! – Пилот смущенно продувал носом левый ус.
– Однако «Этрих»! – воскликнул я. – Помнится, вы не летали на этой системе.
– Фон Лерхе, добрый мой приятель, подарил мне этот аппарат к… – Юрий Игнатьевич улыбнулся смущенной и милой улыбкой и развел руками. – К двадцатилетию, господа. Это было в пятнадцатом!
В течение всего нашего разговора «Жигули» и «Этрих» стояли нос к носу и как будто о чем-то беседовали. Малолитражка стрекотала на холостом ходу, а моноплан тихо пошевеливал лопастями своего пропеллера, похожими на весла индейских каноэ. Должно быть, у них нашлась общая тема для разговора. Может быть, свечи,