Но крылья тотчас наполнились ветром, нашли опору и деловито зашумели, загудели, восстанавливая равновесие. Скоро Изоэ осмотрелся, освоился и устремился вверх. У него слишком мало времени, чтобы терять его впустую! Всего один полет. Холод уже вгрызается в тело, прокалывает кожу острыми зубами игл-снежинок, гасит радость. Мешает подняться достаточно высоко, чтобы оглядеть весь мир, доступный крылатому. Но если постараться…
Сзади коварно и внезапно ударил ветер. Подсек, жадно подхватил, как капризный ребенок – незнакомую игрушку. Смял, бросил на скалы – надоела. Подумаешь, мотылек… Такие уже попадались. Ничего нового.
Изоэ в последний раз увидел багряное солнце в прорехе серой метели, ощутил, как рвутся и ломаются только что обретенные крылья. И как мир бескрайнего неба утрачивает сияние дня, погружается в чернильный мрак, куда более глубокий и окончательный, чем тьма подземных городов.
«…Стоил ли один полет всей непрожитой жизни? Глупый вопрос. Если у вас нет крыльев, не судите о том, что не в состоянии почувствовать и понять».
К своему огромному изумлению, Изоэ лежал и думал именно эту мысль. Медленно, виновато и удовлетворенно. Осознавал запоздало и мучительно: стыдно предать надежды наставника ради одного полета. Мальчишество это, не более того. Рефлекс.
Пусть рефлекс. Сладко осознавать, что ты – летал.
Непонятно до помрачения рассудка – а почему ты еще думаешь? Почему вообще лежишь, не ощущая боли? Отчего свет над тобой – золотой и яркий? Наконец, с чего бы стало так замечательно тепло, словно вернулось настоящее лето?
Изоэ попробовал открыть глаза. Невозможно! Они и так открыты. Смотрят на непрозрачный жесткий щиток. Попытался пошевелиться. Тоже безуспешно! Тело чужое, расслабленное, как сырая биомасса в кормовом отсеке.
И тогда стало по-настоящему страшно.
– Эй, первый живой летун! – позвал веселый громкий голос на родном и ничуть не искаженном языке. – Ты очнулся? Живуч до изумления! Мы думали, уже не вытащим. Хорошо хоть, по природе своей ты на нас похож. По строению, по реакции на лечение. Я сперва вообще не сообразила, что ты не такой, заклинала всем, что в голову влезло. А влезает туда, было бы тебе известно, невесть что. Нашей семье свойственна наследственная непредсказуемость действий.
Живость и веселость невидимой собеседницы – Изоэ сразу решил, что это женщина, – слегка обидели юношу. Во-первых, чудовищно невежливо затевать разговор вот так, не представившись, не назвав свой род, город и наставника, не пожелав тепла дому. Во-вторых, совершенно непонятно, чего ждет в ответ странная женщина. Он не может говорить!
– А ты просто слушай, – посоветовал прежний голос с новой, еще более мерзкой интонацией поучительного ехидства. – Я твоя нянька на сегодня. То есть дежурю тут и жду, когда очнешься. Зовут меня Алесия. Коротко Аля. Еще у меня