– И чего стоите вы все.
Платье оказалось не просто роскошным. Нэнси стояла перед старым, большим, в рост, зеркалом и не узнавала себя. Из зеркала на нее смотрела совсем еще молодая, красивая и очень самоуверенная особа. Неплохо смотрелись и туфли, хотя… Нэнси попыталась определить, что не так, и вскоре поняла, что прекрасно сочетающиеся по цвету с платьем туфли были хороши, но не роскошны. И это вносило свой диссонанс в гармонию образа.
– Хор-роша чертовка! – удовлетворенно цокнула она языком и полезла в сумочку – считать оставшуюся наличность. Пересчитала и приуныла: сорок семь долларов.
«А ведь я стою больше…» – мелькнула не слишком достойная для верующей женщины мысль.
Она попыталась отогнать ее, но мысль возвращалась и возвращалась, пока она не осознала, почему. Та, что отражалась в зеркале, не могла быть воспитанной в глубокой вере протестанткой.
– Шлюха, – вслух и очень осуждающе произнесла Нэнси и тут же улыбнулась. Сегодня это слово ее не пугало; оно вообще не имело никакого отношения к жизни, так же, как врезавшийся в память еще со школьных времен термин «конгруэнтность». Это было просто слово – красивое и бессмысленное, как психотерапия по Фрейду или речь губернатора на собрании женщин-патриоток.
– Я вам покажу, что такое настоящая конгруэнтность, – демонически рассмеялась она и, гордо тряхнув прической, вышла из номера.
Нэнси прошла в игорный зал и, подрагивая от греховности того, что собиралась делать, обвела его глазами. Там, в центре зала, стояли большие зеленые столы, красивые, как все по-настоящему запретное, а рядом нахально подмаргивали ей маленькими электрическими лампочками внутри раскрашенные игорные автоматы. Она прокашлялась и начала с автоматов. Кинула жетон и выиграла десять, кинула еще один и снова выиграла – пять… В животе сразу потеплело.
«А Джимми говорил, что выиграть у «однорукого бандита» невозможно», – пронеслось в ее голове.
Она сгребла жетоны в ладонь и, то ли преодолевая, то ли подогревая сладостное тянущее ощущение в животе, поменяла их у кассира на фишки и переместилась к покерному столу. Встала рядом с той самой толстой теткой с тройным подбородком и грузным лысоватым мужчиной в больших темных роговых очках, горделиво поставила стопку фишек – все, что было, – и приняла карты.
– Тоже любите это дело? – вскользь поинтересовался мужчина.
– Вы это мне?
– Конечно, Нэнси. Кому же еще?
Мужчина повернулся к ней, и Нэнси словно оборвалась в пропасть.
– Вы?!
За большими темными очками глаз видать не было, но эта улыбка могла принадлежать только одному человеку – самому прямому и непосредственному начальнику ее мужа – Теодору Бергману!
– Не знаю, что и сказать, мистер Бергман, – механически перебирая карты и холодея от предчувствий, пролепетала она и вдруг разозлилась – на саму себя и, стиснув