Блестящие черные глаза старика долго не отрывались от «белых пятен» на карте. Наконец он встряхнул пышной шевелюрой, словно отгоняя видения.
– Есть только один подвиг, который привлек бы столько же внимания и поднял репутацию Фуллера до недосягаемых высот. – Харкнесс двинул палец на юг, накрыл ладонью еще один обширный пробел в переплетении гор и рек и тихо произнес: – Где-то здесь лежит запретное царство Мономатапа.
Название звучало жутковато. Мономатапа. От этих звуков по спине бежали мурашки.
– Слыхал о таком? – спросил Харкнесс.
– Да, – кивнул Зуга. – Говорят, это библейский Офир, где добывала свое золото царица Савская. Вы там бывали?
Харкнесс покачал головой.
– Дважды пытался, – пожал он плечами. – Там не бывал ни один белый человек. Так далеко на восток не забирались даже импи, боевые отряды короля Мзиликази. Португальцы впервые попробовали в тысяча пятьсот шестьдесят девятом году. Экспедиция сгинула, в живых не осталось никого. – Харкнесс презрительно фыркнул. – Так с тех пор и не рыпаются – чего еще ожидать от португальцев! Двести лет не вылезают из сералей в Тете и Келимане и плодят полукровок. Им вполне хватает рабов и слоновой кости из внутренних районов.
– Легенды о Мономатапе рассказывают до сих пор, – заметил Зуга. – Я сам слышал от отца. Золото и огромные города за высокими стенами.
Старый охотник вскочил из-за стола, словно был вдвое моложе, и подошел к окованному железом сундуку, стоявшему у стены. Сундук не был заперт, но тяжелую крышку пришлось поднимать двумя руками. Достав увесистый с виду мешочек из мягкой дубленой кожи, Харкнесс развязал шнурок и вывалил содержимое на стол.
Желтый металл глубоким мерцающим блеском тысячелетиями сводил с ума человечество. Зуга поддался искушению потрогать гладкую прохладную поверхность тяжелых круглых бусин размером с ноготь, нанизанных в ожерелье на нитку из звериных жил.
– Пятьдесят восемь унций, – сообщил Харкнесс, – и металл необычайной чистоты, я пробу делал.
Он надел ожерелье через голову и уложил поверх белоснежной бороды. Только теперь Зуга заметил, что к ожерелью подвешено что-то еще.
Подвеска изображала птицу – стилизованного сокола со сложенными крыльями, сидящего на круглом постаменте с узором из треугольников наподобие акульих зубов. Фигурка была величиной с большой палец. Столетиями касаясь человеческого тела, золото отполировалось так, что некоторые детали стерлись. Прозрачные зеленые камни служили глазами птицы.
– Подарок Мзиликази, – объяснил Харкнесс. – Король не видит особой пользы ни в золоте, ни в изумрудах… Да, – кивнул он, – это изумруды. Один из воинов Мзиликази убил в Выжженных землях старуху. У нее на теле и нашли этот кожаный мешочек.
– А