– Она хорошая, ма! Она надёжная!
– Значит, она уже есть?
– Её зовут Бирута. Ты можешь быть спокойна, ма!
– Мне хотелось бы с ней познакомиться!
– Конечно! В первый же отпуск мы приедем вместе! Я бы даже сейчас её вызвал…
– Сейчас не надо! Сейчас трудно. Ты не обижайся.
– Что ты, ма!
– Знаешь, Алик… Я давно хотела тебя спросить… И как-то всё не решалась… Ну, сейчас ты, наверно, скажешь… Почему у вас так получилось с Таней? Только потому, что её не взяли в «Малахит»?
– Ма! Как можно?! Я и сам бы отказался! Но она дала мне такое письмо…
– Какое?
Я рассказываю маме о том письме, и она слушает молча, не перебивая, а когда я кончаю, тихо говорит:
– Что-то я не очень верю этому письму.
– Ма, Таня не умеет лгать! И потом я видел их вместе… Не раз.
– Когда?
– Ну, тогда. После письма.
– Это ни о чём не говорит, Алик. Совершенно ни о чём не говорит! Впрочем, теперь уже об этом, кажется, поздно думать?
13. Сорок минут в ионолёте
Ах, думать о чём-то никогда не поздно! И об этом – тоже. Даже если бессмысленно думать, если ничего нельзя изменить – да и не хочется менять!
Мы с Бирутой давно женаты. Мы полетим вместе на Риту – уже известно, что мы попали в число астронавтов. А Таня давно изучает в Кембридже историю американской и английской фантастики. Не знаю только, где Олег Венгров. Может, там же, в Кембридже, с Таней. А может, ещё где. Я никого не спрашиваю о нём, и никто мне о нём ничего не говорит.
Странно: у меня нет никакой обиды ни на Таню, ни на Олега. Та боль, которую я испытал когда-то, не вызвала обиды. Я даже уверен, что всё получилось к лучшему. Кажется, смог бы сейчас совершенно спокойно пойти с ними обоими в парк или на выставку, или посидеть в кафе. И, конечно, чтобы с нами была Бирута. Чтобы Таня могла увидеть, какая Бирута весёлая и красивая, какая она умная. Чтобы Таня могла понять, как Бирута любит меня.
Наверно, это мог быть довольно интересный вечер – вчетвером. Но, конечно, он не нужен. Потому что был бы болью, для всех. Только сейчас я смог бы выдержать эту боль. А раньше – не смог бы.
С каждым днём подготовки к отлёту Таня и всё, что связано с ней, уходит дальше и дальше. Уходит навсегда, безвозвратно. Всё быстрее и явственней надвигается пропасть, которая никогда и ни за что не позволит мне ни увидеть Таню, ни что-либо узнать о ней.
Как в той песенке:
Я вернусь
Через тысячу лет.
Так хоть в чём-то
Оставь мне свой след!
Только я не вернусь!
И следа не увижу…
Может, это вообще свойство человеческой психики: много думать о том, что ушло или уходит безвозвратно?
Помню, как поразила меня одна небольшая запись, случайно сделанная на обложке журнала три сотни лет