– Много ты понимаешь! – бросает ему Матильда. Ян несколько обиженно улыбается, терпит, потом встает.
– Мира, я твою уборную посещу?
– В твоем распоряжении.
Он уходит. Мы с Матильдой остаемся вдвоем.
– Ты слышала об эпидемии на Ярком? О побегах на континент? – меняю тему.
– Слышала.
– Меня насторожил этот репортаж. Какая-то жестокость, насилие. Там же ребенок был.
Матильда сводит брови:
– Что? Там не было никакого ребенка, – глухо произносит она.
– Но…, – опять это со мной происходит, – что будет с этими людьми?
– Откуда я знаю, я с бактериями работаю, а не людей лечу. Мне до них вообще дела нет.
Я посматриваю в окно, где клубится пурпурный томный вечер. Небо затянуло молочной дымкой, и над неоновыми вывесками города проступает белесый лунный серп, люди спешат домой. Матильда рядом напряженно вздыхает.
– Ты слишком впечатлительная, Мира! Ничего с этими людьми не будет, – мягко успокаивает меня Мати, – а в СМИ давно пора ввести жесткую цензуру.
Ян возвращается и начинает обстреливать нас бородатыми анекдотами. Я не слушаю, механически посмеиваюсь и думаю о том, насколько Матильде тяжело жить в обществе обывателей.
Матильда – само совершенство, герой своего времени. Ее ненавидят коллеги, и она ненавидит их в ответ. Коллеги учтиво молчат и улыбаются, у нас новый дивный мир солидарных и толерантных людей, а Матильда бесцеремонно и презрительно посылает их на… Матильда стала циником, как только научилась говорить. Когда родители на сложные и неудобные вопросы отвечали ей, что она ещё ребенок, она с кислым выражением лица уверяла их, что просто ждёт, когда вырастет тело. Матильда в свои двадцать два года уже имела обширные связи в научном мире, и не все ее знакомые занимались, скажем, совсем уж этичными вещами. Матильда знала, где на Маршале темные подвальчики. И я уверена, она знала про странную эпидемию больше, чем могла говорить.
Домофон возвещает о том, что пришел Диего. Диего заходит, обнимается, дарит энциклопедию изобретений человечества, сумбурно и неразборчиво поздравляет. Знакомлю его с Мати и Яном. Все несколько тушуются, но практически молниеносно сходятся.
Усаживаемся за стол, гремит посуда, Ян разливает вино, зреет уютная атмосфера, Диего встает и произносит тост:
– Мира, ты властительница мира! Ахахх. Каламбур, да.
Передернуло.
Диего продолжает:
– Сегодня мы все желаем тебе не болеть, идти вперед, мечтать, конечно, и цвести словно сады Семирамиды при Навуходоносоре II. Вот. Ура!
– Спасибо, Диего! – у меня явно паранойя.
– Боже, как это мило! – Мати не может себя сдержать.
Диего садится, все чокаются, выпивают. Матильда начинает допрос с пристрастием:
– А чем вы занимаетесь, Диего?
– Я историк-летописец. Моя основная работа –