шариками на спинках, наши с Мишей кровати и стол. На стене – светло-коричневый репродуктор, из которого звучали голоса И.В. Сталина, В.М. Молотова, Ю.Б. Левитана, сводки военных действий, песни военных лет. «Вставай страна огромная, / Вставай на смертный бой/С фашисткой силой темною, с проклятою ордой. / Пусть ярость благородная вскипает, как волна./ Идет война народная, священная война» (стихи В. Лебедева-Кумача, музыка – А. Александрова). До сих пор, когда слышу эту песню – мороз по коже. Но самым примечательным предметом в этой комнате была черная блестящая печка-голландка с небольшой топкой с дверцей – первый вид деревенской печи. Это отопительная печь, основная задача которой – обогрев помещения, в котором она установлена. Выполняет эту задачу максимально эффективно. На боковой стенке печки была вьюшка, которую можно было закрывать только тогда, когда угли от прогоревших дров перестанут выделять голубые огоньки, то есть угарный газ. Печка, конечно, топилась только зимой. Как мне нравилось придти с мороза, снять пальтишко и, пройдя в горницу, обхватить круглые бока печки, насколько хватало рук, прижаться к ней щекой, впитывая тепло и испытывая самое настоящее блаженство. Кроме этого, печка являлась нашей игрушкой. Она стояла в углу, в некотором удалении от стен. Мы беспрепятственно бегали вокруг нее друг за другом. Однажды мне пришло в голову забраться повыше, упираясь с одной стороны в стенку, в пазы от бревен, а с другой – в печку, на которой было как бы несколько выступов-обручей. Маленький Мишка никак не мог сообразить, почему он не может меня догнать. А я давилась от смеха, глядя, как он безрезультатно бегает вокруг печки. Может быть, за эту проделку меня однажды наказала бабушка. Угол за печкой из места веселой игры превратился в место заточения. Строгая, но справедливая бабушка сказала: «Пока не попросишь у Миши прощения, из угла не выйдешь». Ох, и тоскливо было отбывать наказание. Мишка тут же бегал, теребил меня. Но сказать покаянные слова было невероятно трудно. Со временем я научилась виниться, когда бываю не права. После этого всегда чувствуешь большое облегчение. Но в детстве эти слова почему-то застревали в горле. И еще одно воспоминание связано с этой печкой. Однажды, единственный раз за все детство, мама отстегала меня вицей (розга, ветка без листьев). За что, я не помню. Возможно за то, что в отсутствие взрослых напоила теленка, который зимой находился в углу в передней, среди охапок сена и за импровизированной перегородкой, – сырой некипяченой водой. Теленка разобрал понос. Мама несколько раз стеганула меня по голой попе. Было ощущение ожога. Не так больно, как ужасно обидно и унизительно. После экзекуции, глотая слезы, я пошла в горницу. Там перед раскрытой дверцей печки, в которой полыхал огонь, на медвежьей шкуре лежала большая овчарка чепрачного окраса. Я прилегла рядом, обняла ее за шею, прижалась – как бы пожаловалась, справилась со слезами, и мы стали вместе смотреть на бушующее пламя. Эту овчарку я помню и в другой ситуации, когда ее уводил с собой мужчина в кожаных куртке и кепке, в синих галифе и белых
