на механическом коне
запрещено идти за соком,
который с дерева течёт,
ведёт меня янтарным цветом
и запахом – трава и мёд –
в лесу ни стрекота, ни ветра.
Застыло солнце в тихий час
лосём, учуявшим охоту.
И вот он – клён, стоит в анфас,
собою заслоняя входы.
Сквозь листьев рыбию гортань
в густую темноту пещеры
я окунулся – мой фонарь
желтком растёкся по расщелинам.
И в окружении быков,
чьи кости будто под рентгеном
торчат со стен, я слышал зов,
и раздирая в кровь колено,
полз по камням – искал начало.
Вовнутрь внутренности скрёб,
кровь на рисунки попадала
и оживал на стенах горб!
Ревела мамонтом пробитым
и улюлюкала толпой
вся темнота, что колом вбита
была в меня чужой рукой.
Мне череп расщелкнули зубры
и тигры распластали плоть!
Все камни превратились в зубы,
чтобы меня перемолоть.
Я слышал зов! Я слышал песню
о том, как древняя смола
твердела на огне как вестник
того, что холод ждёт тепла.
Когда я вышел ослеплённый
никем как новый Полифем,
ещё один листок на клёне
кровавой птицей улетел.
Венеры
[э́л’ь]
Я смело назову тебя сокровищем,
раскопанным в развалинах костра.
Сквозь кожу кровь зелёная – она ничем
не отличается от вкуса майских трав.
В пещере головы два сонных кратера
с двумя Венерами – с двумя камнями,
которые насильно были спрятаны
в застывшем вертикальном океане –
сквозь толщи вод, как сквозь вселенную,
я видел голубые два столпа –
твои глаза горели, как последние
свидетели начала. Я со лба
содрал рукою водоросли прошлого,
пошёл на свет, как мотылёк морской.
Вода меня вращала в пятнах Роршаха,
но я наматывал на ноги за верстой
версту. Я шёл насквозь – на горизонт –
сквозь океан, упавший набок от такого
сокровища. Потом я как бизон
бежал от истребления к оковам
двух голубых лагун. Я к ним добрался,
они светились голубым огнём.
Нектар в тебе с течением сливался
по цвету. И я понял, что влюблён.
Гербарий
[э́л’ь]
Мы с тобой в холодных подземельях
целовались в сахарный огонь!
Вынесли нас хрупкие олени
на рогах, похожих на ладонь.
Речка с разветвлёнными хвостами
задевала путников, шипя.
Рыбы в ней тонувшими свистками
пропускали время сквозь себя.
Лез на лес зелёной тканью парус,
мышцами деревья напряглись –
и сползла трухою рыхлой старость,
оголяя меж стволами жизнь!
Так