– Дайте ваш ножик, Саша, – догнал нас Легостаев.
– Зачем? – Жамин достал из кармана финку. Виктор на ходу стругнул и показал нам тонкий черенок. Годовые кольца не различались на белом как мел срезе.
– Знаете, сколько этой березке лет?
– А зачем? – спросил Жамин.
– Сто, – Виктор сунул палочку в карман пиджака. – Сто лет…
– Свистишь! – Жамин забрал нож. – Зачем она тебе?
– Просто положу на стол и буду на нее иногда смотреть.
– Ну и что? – Жамин поглядел на нас с презрительным снисхождением.
– И думать, что этой палочке сто лет.
– Чудики вы все! – махнул рукой Жамин.
Виктор засмеялся, я тоже. Пошли дальше. Березка кончилась, и запахло травами. Я пустил Жамина вперед по прямой, битой тропе, а сам пошел рядом с Виктором, чтоб вместе посмотреть луга. Не знаю, чем уж занимали эти цветы Легостаева, просто мы оба, наверно, стосковались в нашей тенистой долине по воздуху, простору и краскам.
Вот купальница, сибирский огонек, его полно не только на Алтае; крупные, под цвет жаркого костра бутончики потеряли весеннюю упругость и начали уже осыпаться. А вот желтый альпийский мак, не такой, как культурный, попроще, но тоже хорош! А это – куропаточья трава? Рубчатые листочки идут прямо от корня и обрамляют светло-желтые чашечки. А тут какие-то свежие, как утренняя заря, цветки с золотым солнышком внутри. Нет, деревья мне больше знакомы! И эту скромную красавицу с пятью узкими ярко-оранжевыми лепестками тоже не знаю. Сорвать?
– Ветреница и горечавка, – сказал Виктор, взглянув на мой букетик. Хороши!
Да, это тебе не долинные папоротники и хвощи! Те, как умирающее, выродившееся племя, не живут, а тлеют – ломкие, слабые, без цветов и запаха. А тут, наверху, все цветет, и больше всего желтых, канареечных, оранжевых красок – солнце повторяло себя в бесчисленных золотых кругляшках. И пахнут альпийские цветы по-особому – нежно и стойко. Борьба за жизнь. Опыляться-то надо, вот они и стараются, чтоб пьянели в их чашечках редкие по этим местам насекомые.
– Но вы не туда смотрите, – тронул меня за плечо Легостаев. – Вот это стоит внимания.
Виктор пропускал сквозь пальцы метелку каких-то стеблей, густо унизанных маленькими мягкими листочками. Цветы были тоже мелкие, желтые, как их соседи, и пахли неуловимо тонко.
– Говорят, лезет в землю и камни – не выдерешь. Эту штуку долго секретили…
– А что это такое?
– Rhodiola rosea. Золотой корень. Вроде женьшеня.
– А почему секретили?
– Думали, от лучевой болезни, а он от всего помогает. В поселке за пятерку уже можно купить корешок и рецепт.
– А разве вы не говорили с ребятами из ботанической экспедиции?
– Надо будет накопать перед отъездом, – сказал я, в который уже раз пасуя перед Легостаевым.
Конечно, я слышал весной в поселке, что собирается в горы какая-то экспедиция, но, честное слово,