– Не ходи за мной!
И зеленый полог снова смыкается. Погребальным саваном.
Лунная излучина, поместье Ра-Гро,
дневная вахта
Сижу, обхватив руками подтянутые к груди колени, и смотрю, как вода тщетно пытается забраться на берег. Выше и ниже по течению шумят перекаты, а здесь, передо мной, насколько хватает глаз – ровное и быстрое течение. Недовольное тем, какие узкие пределы поставила ему природа. Вырваться бы на свободу и похоронить под сверкающей и такой же гладкой, как полоса стали, гладью все, что попадется на пути! Вырваться бы… Хоть на мгновение. Нет, не получится. Ни у тебя, ни у меня. Если только не произойдет чудо.
Гибкое длинное удилище, задорно свистя, рассекает воздух, расправляя кольца волосяной лески, и весенняя муха, еще минуту назад вяло ползавшая в траве, совершает свой последний полет, шмякаясь об воду на расстоянии двадцати шагов от того места, где и находится безжалостный рыбак. Плюх!
Ш-ш-ш-ш-ш… Это шумит река, пытающаяся унести наживку с собой. Напрасно старается: леска выбирается до предела, и уверенные руки начинают вновь сматывать и укладывать на траву упругие кольца.
Отец ловит рыбу. А я… Так, наблюдаю. Больше всего на свете люблю смотреть. Правда, этого слишком мало для проникновения в суть вещей, но я не стремлюсь заткнуть за пояс философов, плетущих изящные кружева теорий. Я просто смотрю. Праздное созерцание повторяющихся действий позволяет успокоиться и найти выход из тупика жизни. Так говорят. Но мне выход все еще не виден. Наверное, даже лениться умею плохо.
– Будешь слишком часто хмуриться, появятся морщины, – замечает отец.
– Ну и пусть. Зато буду выглядеть умнее.
– Вообще-то лоб в складочку – еще не признак глубокого ума.
Поднимаю взгляд от воды. Нет, не затем, чтобы понять, смеется мой родитель или говорит серьезно: настоящая мудрость всегда улыбчива и смешлива. Просто получаю удовольствие, глядя на него. На гибкую фигуру, на переплетения вен под бледной кожей запястий, на сложенную вдвое и немыслимым узлом завязанную косу (а иначе она стелилась бы по земле), на скупые, точные движения.
– Не переживай, сын. Все наладится.
– Уже не верю.
– А вот это зря, – следует мягкий укор. – Если не будешь верить, потеряется надобность в том, к чему стремишься.
– И что? Станет только легче: зачем гнаться за птицей, не дающейся в руки? Можно ведь и шею свернуть.
– Экий ты у меня мудрый стал, – смеются желто-зеленые, совсем кошачьи глаза в тени соломенной шляпы. – Не по годам мудрость.
– Еще скажи – не по голове шапка, – ворчу, любуясь отцовской улыбкой.
– А вот теперь ты меня пугаешь, – обращенный на меня взгляд становится внимательнее.
– Чем?
– Кто или что заставило тебя усомниться в себе самом?
– Разве я сказал, что сомневаюсь?
– Сказал.
– Когда это? Не помню. Не было таких слов.
– Слова, слова… – отец качает головой. – Хочешь, открою тебе тайну?
Азартно