Он тут же заказал вертолет и прилетел сам, привезя магнитометр и двух опытных работяг-горняков. Мы прорубили на участке сгущения растительности крестообразный профиль и магнитка сразу показала повышенные значения магнитного поля непосредственно выше сгущения растительности. От центрального профиля мы прорубили параллельные профили и расставили пронумерованные, заранее заготовленные, пикеты-колышки. Затем прошли по пикетам с магнитометром и, занеся показания магнитометра в журнал, уже в лагере вынесли показания прибора на миллиметровку. Вырисовалась четкая округлая магнитная аномалия небольшого размера. Так Осташкин научил меня намечать профиля, расставлять пикеты и проводить наземную магнитную съемку, за что я был ему очень благодарен.
Впоследствии, я научился делать всю эту работу одновременно – впереди шел идущий с топором и намечал профиль затесами, за ним тянулся, привязанный к нему провод нужной длины (25 или 50 м) и я, крикнув: – Стой! – ставил колышки-пикеты и подписывал их. Затем я проходил по профилям с магнитометром, делая периодически замеры на контрольной точке.
Шурф
А в центре аномалии был задан шурф, горняки быстро вскрыли элювиальные суглинки до мерзлоты и принялись долбить мерзлоту. Мы отмыли выбранную породу в ручье и набрали целый кулек минералов-спутников для коллекции, а сапоги наши покрылись тонким голубым налетом.
В Батагай полетела радиограмма: – Найден «Ящик»! Осташкин был очень доволен – наконец-то нашей партией был открыт новый счет, ведь последние годы были безрезультатны…
А горняки «проходили» сантиметров по сорок за день, ведь долбить мерзлоту это все равно что долбить камень. Пробовали прогревать костром, но это мало помогало. Вечером горняки калили на костре кончики ломов до бела и оттягивали их, вытягивая и заостряя. И мерзлоту скалывали по чуть-чуть, откалывая по щебеночке и делая выемку-канавку по краю днища шурфа. Затем откалывали по щебеночке от бровки канавки. Тяжелая это работа, не каждому по плечу. Лом тяжелый, я бы выдохся на втором ударе.
За несколько дней, да, нет, не за несколько, побольше, прошли метра три, шурф совсем сузился, а коренных все не было. Суглинок с дресвой кимберлитов постепенно перешел в галечно-щебнистые песчаные зеленовато-серые суглинки с отдельными глыбками брекчии, но до коренных дойти было уже невозможно. Они, вероятно, были на глубине 7—8 метров, кто их знает… На этом с шурфом было закончено.
По завершению работы полагалось укрепить в шурфе слегу с надписью названия трубки и годом открытия. Осташкин срубил длинную листвяшку, зачистил, вырубил у основания Г-образную выемку и разговор зашел о названии. Первое слово было мое – кто открыл, тот и называет. Я хотел назвать КАТЕРИНА – в честь жены, мамы и бабушки