На исходе четвертого дня, когда напряжение дошло до крайней степени, и друзья уже начали впадать в отчаяние, за столик к Лютецию сел незнакомый молодой человек.
– Разрешите представиться, меня зовут Лоуренсий, я художник. А Вы друг Перси, верно?
– Да, а что Вы хотите?
– Поймите, я искренне сочувствую и Вам, и Вашему другу, и хотел бы помочь ему оправдаться.
– Что?
– Тише, я не хочу, чтобы нас слышали.
Действительно, за соседним столиком Гольмий со своими друзьями мрачно поглядывал в их сторону и прислушивался к их разговору.
– У меня есть неопровержимые доказательства невиновности Перси, – продолжал он, понизив голос, – но говорить об этом сейчас рискованно. Этот человек, который так пристально смотрит на нас, – его враг?
– Да. Он ненавидит его с первого дня их встречи.
Лоуренсий многозначительно взглянул на Гольмия, потом наклонился к Лютецию и прошептал ему что-то на ухо. Лицо Лютеция просветлело.
– Неужели? Просто чудо! Да Вы неоценимый свидетель! Немедленно сообщите обо всем Монтесуме.
– Конечно, я поговорю с ним завтра утром.
– Нет, что Вы, нельзя терять ни минуты. Нам могут помешать. Пойдем сейчас, я провожу Вас.
Лютеций с беспокойством взглянул на Гольмия, но враг уже отвернулся и со скучающим видом смотрел в другую сторону. Между тем, как только Лютеций и Лоуренсий встали из-за стола, он тоже оставил своих друзей и незаметно выскользнул из пещеры.
***
Гольмий, однако, вовсе не собирался разрушать планов друзей Перси. Он уже понял, что проиграл, и теперь предстояло лишь с достоинством выйти из игры. Вместо того чтобы строить планы мести, он шел в лес развлечься перед неизвестными трудностями.
Элизабет ждала его в пещере. Она как обычно встретила его немного испуганным взглядом и робкой лаской – девушка видела, что Гольмий чем-то омрачен или сильно взволнован, но опасалась расспрашивать. Вместо того она старалась исполнить каждую его прихоть, изо всех сил пыталась отвлечь, но Гольмий не замечал ее стараний, поглощенный своими мыслями. Полулежа на ковре, Гольмий заговорил:
– Меня ждут трудные времена. Нам предстоит долгая разлука. Пообещай хранить мне верность.
– Обещаю, Гольмий.
– Помни наш уговор: если ты хотя бы даже намекнешь кому-то о наших отношениях или раз изменишь мне, я тебя убью.
Элизабет в ужасе взглянула на Гольмия, надеясь найти на его лице опровержение своих страшных слов, но не увидела и тени улыбки; Гольмий думал о своем и готовился к чему-то ему одному известному. И ей вдруг стало по-настоящему