Настя всегда на своё дежурство приходила с парой клубочков пряжи.
– Нина Петровна, добрый день!
Старушка сидела на своём привычном месте у окна и вязала.
Она улыбнулась своей лучезарной улыбкой, и протянула навстречу девушке руки.
– Здравствуй, милая! Я по тебе успела соскучиться. Вот, смотри, какой шарфик я тебе связала, – сказала она, протягивая Насте мохеровый шарф.
– Боже, какой он мягкий и невесомый, – говорила Настя, накинув шарф на плечи.
Время после вечернего отбоя было самым приятным и долгожданным. Когда все расходились по своим комнатам и укладывались спать, Настя заваривала травяной чай и ждала в гости Нину Петровну.
– Настенька, как же я люблю наши с тобой посиделки, – говорила Нина Петровна.
– Я тоже, Нина Петровна, люблю это время. У меня никогда не было бабушки, да и мамы не было. В детском доме мы любили после отбоя полуночничать. Утащим в столовой пару кусков хлеба, солью их потрём, и сидим, представляя, как бутерброд с колбасой едим. И вот в такие вечера, я часто мечтала, что сижу на кухне с бабушкой, а она меня угощает пирожками с повидлом, – Настя смотрела в свою чашку, пряча навернувшиеся на глаза слёзы.
– А я сразу поняла, что мы с тобой родственные души. Я же тоже детдомовская. Мать погибла при эвакуации, прямо у меня на глазах в неё осколок от бомбы попал. Долго я потом в себя прийти не могла, ночами просыпалась и кричала, маму звала. Но ничего, привыкла. Мне очень повезло, что я попала к Тамаре Григорьевне. После войны она меня удочерила. Муж её на войне погиб, сыновья тоже сгинули, одна она осталась. Она одна, я одна, а вместе мы стали семьёй.
– Нина Петровна, а дети у вас есть? Извините, если вопрос бестактный, но меня давно он мучает. Столько времени вы здесь, и никто к вам не приходит.
– Всё хорошо, Настенька, не надо извиняться. Сын у меня есть… вернее, был. Раньше не могла о нём говорить, в себе эту боль держала. А теперь, спасибо батюшке Никодиму, я не плачу, ведь сыночек мой всегда со мной. Погиб он, Настенька, в страшной аварии погиб. Автобус, на котором он вместе с женой и дочерью ехал к морю, перевернулся, и упал в пропасть. Никого в живых не осталось. Все заживо сгорели. И у меня никого не осталось, ни сына, ни внучки. Но ничего, горе оно такое, сегодня болит, а завтра осталось только неприятное послевкусие.
Я, когда к батюшке Никодиму пришла, хотела в монастырь уйти. Упала к нему в ноги и говорю, не могу мол батюшка в миру, горько мне и обидно. А он посмотрел на меня, строго так посмотрел, да и говорит: «Горько тебе? Ты думаешь твоё горе самое горькое? Оглянись, посмотри на людей, у каждого свой ад, который он вынужден нести на этой земле. Подойди к любому и спроси, есть ли у него горе. И каждый тебе станет говорить, что его горе самое горькое и невыносимое. Иди домой, помолись Богу, проси Его руководства. И я за тебя