Он ответил что-то неразборчивое, поэтому я повторил вопрос.
Папа оторвался от газеты, внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Спорт – твой лучший друг! Вот кто, – а потом крикнул в кухню: – Маш, мы так и не записали Костю в бассейн. Скоро лето, а он до сих пор плавать не умеет. Вот позор будет, если на море сумеем поехать.
– Так пойди и запиши, – крикнула в ответ мама, не заходя в комнату, – спаси семью от позора.
Папа поерзал в кресле и вновь углубился в чтение газеты. Я хотел было пойти к маме, но близилось время ужина, а значит, ей было точно не до меня.
Тогда я вернулся в комнату, сел вновь за тетрадку и написал все, как есть. Как мы играем во дворе, как пошли вместе в школу и как делили тайны. Описал самые важные победы, умолчал о поражениях и дал подробное описание припрятанным сокровищам. Получилось вроде неплохо. Довольный, я отложил сочинение и отправился на ужин.
На следующее утро мы все гудели в ожидании начала урока. Я нервничал, потому что предстояло зачитывать свою писанину перед классом, а я этого очень не любил. Почему-то слова, произнесенные вслух, звучат совсем не так, как написанные.
Нина Сергеевна вызвала первым Тольку, и я выдохнул. Послушаю сначала, что он написал. Было очень любопытно. Наверняка, у него получилось не так здорово, как у меня. Хотя, может, будет много чего похожего.
Толя вышел к доске, раскрыл тетрадь и начал неспешно читать.
Его рассказ был не обо мне.
Дарья Лебедева
Я была права
Недавно я переезжала на новую квартиру. Когда я паковала вещи и документы, мне на глаза попалась мятая фотография, на которой засняты выпускницы педагогического колледжа. Сейчас девочки на фото кажутся смешными – щедро залаченные кудри, люрексовые колготки под босоножки, губы, покрытые толстым слоем перламутрового блеска, и платья-«бандаж» в облипку. Но я не смеюсь, потому что мои глаза выхватывают круглое лицо Насти, которая стоит в центре. Есть на этой фотографии и я – девочка во втором ряду с неровным каре и в старомодной юбке.
Фотография наделяет меня возможностью обращать время вспять, и, вуаля, я снова в две тысячи пятом. У нее мелированные волосы, длинные ногти со стразами, наклеенными в упоительный момент эстетического восторга. Полоска ее мясистого живота плутовато подмигивает мне из широкого зазора между кофтой и джинсами с низкой посадкой.
Она была полноватой, нет, даже толстой, но своего веса не стеснялась – наоборот, всячески подчеркивала лишние килограммы экстремально короткими трикотажными кофточками и тугими джинсами, из которых выглядывала резинка красных стрингов.
И имя у нее было подходящее – Настя Кашёлкина.
– Кашёлка я, что непонятного? – громко выкашливала она низким голосом, слишком прокуренным для девочки четырнадцати лет. – Кашёлкаа!
Уже тогда учителя опасались давать своим подопечным прозвища, чтобы не вызвать