Я промолчал.
– Ну вот, видишь! – сказала Варвара. – А баб опасаешься… Эх… Мыслительный ты парень, Иван, а надо бы проще, по-людски. Что ж мы столько ночек утеряли, а? Ну, может, что не так было, так будет лучше. И яблочко не за день дозревает…
Ее грудь рельефно обрисовывалась под крепдешиновой кофточкой. Глаза приобрели темно-сливовый оттенок, который хорошо запомнился мне в тот вечер.
– Варвара! – сказал я нарочито резко и грубо. – Сядь! Не стой перед глазами.
Она тут же села. Неназойливая обволакивающая властность удивительно сочеталась в ней с готовностью повиноваться.
– Ты была с Горелым?
– Вот оно что… Дурачок, разве это важно?
– Важно! Я из-за этого пришел.
– Ах, так!.. – Она сжала губы, задумалась. – Ну да, я виноватая. Красные командиры за Днепр ушли, а я тут осталась виноватая. Война мой век коротит, а я виноватая. Если и встретишь мужика, то в полицайской фуражке, и ты же виноватая!
– Да что я, прокурором пришел? – не выдержал я.
– А кто ж ты?
– Горелый бродит где-то здесь, – сказал я. – Он повесил Штебленка.
– Тебя он не повесит. Чего волнуешься?
– Откуда ты знаешь, что не повесит?
– Знаю. Да, я была с Горелым! – Она говорила, подавшись ко мне через стол, и грудь тяжело легла на скатерть, крепдешин слился с полотном, а вырез открылся. – Он тебя не тронет, если будешь делать, как я говорю. Горелый сейчас не полезет на рожон, не то время! А придет зима, он вовсе уйдет.
Она разбиралась… Зимой, когда следы выдают и зверя, и человека, Горелый не станет бродить возле села.
– До снега сколько он еще может натворить! – сказал я. – Ведь гад! Фашист, бандера!
– Тебе двадцать лет, Ваня. Побереги себя. Тебя еще девки знаешь как любить будут!
– Что ты в нем нашла? – перебил я ее.
– А чего я должна находить? – сказала она снисходительно, как будто разговаривала с несмышленышем-почемучкой. – Нечего мне находить. Мужик он! Живой, не инвалид. Жениться хотел. Много ли таких в войну? Может, в нем чего и не так… Только когда один подходящий мужик на район, выбирать из чего?
– Ты виделась с ним после того, как ушли немцы?
– Вот еще! Дурочка я тебе – отвечать на такие провокации?
– Не ты ли его подкармливаешь, Горелого? Рубашечки отстирываешь?
– Я?.. – Она рассмеялась. – Чтоб я на них стирала? Плохо ты меня знаешь.
– Честно говоришь?
– Вот те крест!
– Может он прийти к тебе в село?
– Почем я знаю?
– А если позовешь? Небось знаешь, кому шепнуть.
– А он сам не позовется. Он же с собой увел Нинку Семеренкову. Не меня, а Нинку! У него к ней, видать, серьез, а ко мне – так.
Да, я был слишком самоуверен, когда надевал новый френч с медалями и воображал себя хитрым и ловким эксплуататором женской наивности. Варвара ясно