– Мне бы здесь больше понравилось, если бы все в этой школе были менее жутковатыми, – раздраженно огрызаюсь я, отчего его улыбка становится только шире. – И прекрати так улыбаться. Если кто и должен вести себя менее вызывающе, так это ты со своим злорадством.
Он смеется, и это как будто удивляет его не меньше, чем меня. Он замолкает, а потом говорит:
– Ты не очень умно повела себя с Аарьей.
– Я встала на защиту твоей сестры, – фыркаю я.
– Ах, вот что ты, по-твоему, делала! – Он качает головой, и его лицо становится более серьезным. – Ты показала Аарье, что неразборчива в своих привязанностях. Что ты считаешь себя союзником своей соседки, хотя знаешь ее меньше суток. Что ты слишком эмоциональна и что, угрожая людям вокруг тебя, она может добиться от тебя определенной реакции. Может, даже ранить тебя. Ты не защитила Лейлу, ты сделала ее мишенью.
Я стискиваю зубы.
– Опять эти психологические игры. Обман. Почему кто-то вообще захочет ранить меня? Я пробыла здесь один день. Отстойная школа. Жду не дождусь, когда пройдут мои две недели.
Эш едва заметно отступает, как будто мои слова ошеломили его.
– Две недели?
– Ну да, до праздников.
– Праздников, – повторяет он, и по его виду я понимаю, что опять ляпнула что-то лишнее.
Стоит ли спрашивать?
– Знаешь, Аарья так же посмотрела на меня, когда я ей об этом сказала.
Эш свистит, как будто хочет сказать: ну надо же!
– Мы не ездим домой на праздники. Теперь Аарья знает, что ты понятия не имеешь, как работает эта школа, и не ориентируешься в здешних порядках.
– Постой… Мы – это вы с Лейлой или вообще все?
– Все, – говорит он. Мне кажется, будто из комнаты вдруг выкачали весь воздух. – В школе не отмечают праздников – вообще никаких, кроме, разве что Нового года. Но Новый год у всех учеников приходится на разные даты, так что практически мы ничего не празднуем.
Быть не может! Папа точно сказал: несколько недель. Значит, я не увижу, как на городской площади зажгут гирлянды на дереве, не услышу рождественские песни в Пембруке, пропущу дурацкую пьесу, которую каждый год ставит местный театр, и то, как Люсиль зажигает менору, а затем подает домашний пряный сидр и свежие пончики. Я потираю лоб и поджимаю губы. В горле встает ком. Но… если я попала сюда так, как не попадал никто, так может, сумею и выбраться… Эш замечает, что я расстроена, но впервые не ехидничает. Он смотрит на меня так, словно я кубик Рубика.
– Мне еще не доводилось встречать кого-то, кто не хотел бы здесь оказаться, кто не считал бы это честью.
Я усмехаюсь.
– Трудно в это поверить. Здесь никто не смеется. Нет легких приятельских отношений. Нет веселья.
– О, здесь полно веселья. Я просто не уверен, что тебе так покажется. Или что ты сумеешь за нами угнаться.
Секунду изучаю его.
– Давай проверим.
Он задумывается.
– Посмотрим. По пятницам и субботам комендантский час начинается после полуночи. А с двенадцати до двенадцати десяти происходит