Резкий, терпкий, почти удушливый… Мужской или женский? Я не знаю.
Теплый, цветочный, солнечный – наверное, мамин. Мне нравится так думать.
Табачный, аптечный, хвойный – вперемешку. И опять вопрос – чей он?
Слишком крепкий, но бархатный, сладкий и отталкивающий одновременно…
О, если бы можно было их схватить, приоткрыть, как какую-нибудь коробочку, и заглянуть внутрь! Но увы…
Зато я помню почти все, что со мной происходило после шести лет. Однажды я проснулась, и… взгляд сначала коснулся потолка, посеревшего от старости и миллиона извилистых трещин, затем махровой паутины с дохлой мухой, потом пыльной люстры, напоминающей самую обыкновенную трехлитровую банку, и выцветших желтых штор с двумя большими дырками посередине.
– Проснулась? Вставай. Нечего валяться, – раздался незнакомый ворчливый голос.
Я повернулась на бок и увидела невысокую полную женщину в цветастом халате. Рыжий пучок на голове, маленькие глазки, крючковатый нос и тяжелый подбородок делали ее похожей на ведьму или кикимору, и я, конечно, мгновенно струхнула. Натянула одеяло до ушей, задержала дыхание и зажмурилась. Умей я превращаться в букашку и прятаться в складках постельного белья, то непременно бы так и поступила, но, к сожалению, у меня не было волшебных способностей, поэтому я обреченно приготовилась к худшему.
Долго ждать не пришлось, уже через минуту я вновь услышала едкий голос женщины…
Хозяйка дома не имела ничего общего с отрицательными персонажами сказок (если не считать ее характера), и наша встреча объяснялась просто: в жизни есть плохое и хорошее, и уж кому как повезет…
Тамара Яковлевна Зубенко приходилась мне дальней родственницей и, в силу трагических обстоятельств, была вынуждена взвалить на свои плечи груз неимоверной ответственности, а именно: воспитание «несчастной сироты, которая наверняка окажется неблагодарной и лет через семь-восемь либо устроит поджог, либо разболеется и назло помрет». То есть речь шла о моем воспитании.
Тамара Яковлевна коротко сообщила, что мои родители погибли в автомобильной катастрофе, и отныне и навсегда я – ее «послушная племянница», а она – моя «замечательная тетя Тома». И еще, заметила она, «следует сказать спасибо, потому что в приютах сейчас недобор».
Честно говоря, в тот момент мне хотелось заполучить какую-нибудь другую тетю, но выбирать не приходилось, и, так как в голове было пусто, я лишь тихо вздохнула в ответ и без особых эмоций приняла условия. Расплывчатые образы мамы и папы промелькнули передо мной, но я не стала прижимать их к груди – это я собиралась сделать позже, когда останусь одна.
Странно, я знала некоторые имена, умела читать, считать, могла пересказать огромное количество сказок, хорошо ориентировалась в других вопросах, но тем не менее оставалась маленькой девочкой без прошлого. Довольно долго меня эта проблема особо не беспокоила – часть души крепко спала, не желая дополнительной правды. Намного позже я все же стала проявлять интерес, однако любопытство на корню было безжалостно задушено тетей Томой.
«Там, где ты жила раньше, уже трава выросла по пояс! – гаркала она, заводясь с пол-оборота. – Или умные люди небоскреб построили! Хватит маяться дурью!»
Обычно разговор обрывался, толком не начавшись, и со временем я махнула рукой на ту пустоту, которая не мешала мне бегать босиком по деревне, перелезать через заборы, подбирать с земли яблоки, печь в углях картошку, обжигать ноги крапивой и совершать кучу немыслимых поступков, не одобряемых тетей Томой. За плохое поведение она наказывала меня однообразно, но с удовольствием: или таскала за ухо, или запирала на чердаке, или стегала хворостиной, или лишала обеда и ужина. И всегда при этом кричала так громко, что соседские куры начинали нервно кудахтать и неслись, выстреливая разом по три яйца.
Учеба в школе мне давалась легко, даже по музыке я умудрялась получать четверки и пятерки, хотя ни слуха, ни голоса не имела. Пожалуй, мне не хватало терпения и аккуратности, да и богатое воображение частенько мешало сосредоточиться, но на эти минусы учителя закрывали глаза, жалея «несчастную сироту».
Лет до десяти я действительно вызывала жалость, потому что была бледной и тощей, носила одежду на пару размеров меньше, чем нужно, постоянно шмыгала носом и болела. В пылу гнева тетя Тома отстригла мне волосы, и я напоминала мальчишку-пастуха, заблудившегося и прожившего в лесу не меньше двух месяцев. Учителя подкармливали меня то