Город и город. Чайна Мьевиль

нависали бы над ней, если бы находились здесь, стоит в конце Вулков-штрас. Ее окна защищены сетками из проволоки, но часть витражных стекол все равно разбита. Рядом с ней раз в несколько дней открывается рыбный рынок. Я часто завтракал здесь под крики торговцев, стоявших у ведер со льдом и стоек, на которых разложены живые моллюски. Даже юные девушки, очень фотогеничные, работая здесь, одеваются как их бабушки, вызывая чувство ностальгии. Волосы они завязывают шарфами цвета кухонного полотенца, а их фартуки покрыты серыми и красными узорами, чтобы не так была видна кровь от выпотрошенной рыбы. Мужчины здесь выглядят так, словно только что сошли на берег и ни разу не поставили свой улов на землю, пока не опустили его на брусчатку под моим окном. Покупатели толпятся вокруг торговцев, нюхают товар и тыкают в него пальцами.

      Утром по приподнятому над улицей пути проносились поезда. Они были не в моем городе. Я, конечно, никогда не заглядывал в окна их вагонов, но мог бы это сделать – так близко они проезжали от меня – и увидеть глаза чужеземных пассажиров.

      Они бы увидели только худого мужчину средних лет в ночной рубашке, который ест на завтрак йогурт, пьет кофе и, встряхивая, складывает газету – «Инкьистор», «Ий деурнем» или же «Бешель джорнал» с расплывающимся шрифтом (я читал его, чтобы практиковаться в английском). Обычно мужчина был один, но иногда рядом могла быть женщина приблизительного того же возраста. (Преподавательница истории экономики Бешельского университета или журналистка, пишущая об искусстве. О существовании друг друга они не знали, но в любом случае не стали бы возражать.)

      Когда я вышел из дома, с доски объявлений у входа на меня смотрело лицо Фуланы. Хотя ее глаза были закрыты, фотографию обрезали и изменили так, что женщина выглядела не мертвой, а ошеломленной. «Вы знаете эту женщину?» – спрашивал черно-белый плакат, напечатанный на матовой бумаге. «Позвоните в Отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями», и наш номер. Наличие плаката, возможно, означало, что местная полиция действует особенно эффективно. Возможно, их расклеили по всему кварталу. А может, полицейские хотели, чтобы я от них отвязался, и поэтому повесили пару плакатов в стратегически выбранных местах – так, чтобы я непременно их увидел.

      От дома до базы ОБОТП было несколько километров. Я пошел пешком – мимо кирпичных арок; наверху, там где рельсы, они находились в другом месте, но не у всех арок были чужеземные основания. Среди тех, которые я мог увидеть, ютились магазинчики и сквоты, разрисованные граффити. В Бешеле это тихий район, но на улицах толпились люди из других мест. Я их развидел, но на то, чтобы пробуриться сквозь толпу, понадобилось время. Не успел я добраться до поворота на виа Камир, как мне на мобильник позвонила Ясек.

      – Мы нашли фургон.

* * *

      Я сел в такси, и оно рывками повезло меня по пробкам. Мост Понт-Махест был забит народом – и здесь, и там, поэтому я, пока мы ползли к западному берегу реки, несколько минут смотрел на мутную воду, на дым и на грязные корабли в доках в свете, который отражался от чужеземных зеркальных зданий на чужеземной набережной – в вызывающем