АНАИС. Гонсало[1] – гений.
ГЕНРИ. Ты думаешь, что гении все, с кем ты трахаешься.
АНАИС. Я думала, что ты – гений.
ГЕНРИ. Так я – гений. Но ты бы так не думала, если бы не хотела трахнуться со мной.
АНАИС. Я бы не захотела с тобой трахнуться, если бы не думала, что ты – гений.
ГЕНРИ. Готов с тобой поспорить, этот инка не думает, что я – гений, так? Готов поспорить, он оговаривает меня с того самого момента, как впервые тебя увидел.
АНАИС. Гонсало не сказал о тебе ни слова. Но говорил, что все экземпляры твоих изданных книг следует уничтожить. Он говорит, что это отвратительные книги.
ГЕНРИ. Отвратительного просто не существует.
АНАИС. Он также говорит, что Жан Кокто – пустышка.
ГЕНРИ. Жан Кокто, может, и пустышка, но он – интересная пустышка и создает интересные произведения. А твой экзотический дружок Гонсало три года говорит о том, чтобы отправиться в Испанию и сражаться с фашистами, но свою толстую перуанскую задницу может оторвать от стула или дивана только для того, чтобы добраться до тарелки с энчиладас. Видать, это у него олицетворение Испании. И кто после этого у нас пустышка?
АНАИС. Ты отправился в Испанию сражаться с фашистами?
ГЕНРИ. Да с чего мне отправляться в Испанию? Там идет война. Ты думаешь, я свихнулся?
АНАИС. Гонсало создает. Он – художник.
ГЕНРИ. Он сделал пятнадцать рисунков твоих ушей. И что это за человек? Перед ним ослепительно красивая женщина, может, голая, и он пятнадцать раз рисует ее уши. А извращенцем называют меня!
АНАИС. Он говорит, что всю жизнь искал такие уши, как у меня.
ГЕНРИ. Он чокнутый.
АНАИС. Я люблю безумцев.
ГЕНРИ. Безумцы слишком серьезные. Я предпочитаю клоунов.
АНАИС. Я клоунов не люблю.
ГЕНРИ. Тогда чего ты общаешься со мной?
АНАИС. Ты не только клоун.
ГЕНРИ. Нет ничего зазорного в том, что ты – клоун. Я любил кататься на роликовых коньках, когда работал в телеграфной компании, и ходить голым на руках, фальцетом распевая песни из радио-шоу, и совершенно этого не стыжусь. Такой уж я. Как и этот Арто. Ты знаешь, что он совершенно безумный, так?
АНАИС. Антонен Арто умница. А еще, думаю, он мистик. Он говорит, что все – призраки. И призраки везде, наблюдают и слушают. Он ведет с ними долгие разговоры. Иногда они спорят и бросаются вещами.
ГЕНРИ. Он совершенно выжил из ума.
АНАИС. Возможно, но при этом он – гений.
ГЕНРИ. Отлично. Значит, ты трахаешься и с ним?
АНАИС. Нет. Больше нет. И особого удовольствия я не получала. У него нет зубов.
ГЕНРИ. Тогда почему ты это делала?
АНАИС. Чувствовала, что нужна ему.
ГЕНРИ. То, что этому французскому сукиному сыну нужно от тебя, он может получить на улице за два доллара.
АНАИС. Генри, иногда ты можешь быть таким жестоким.
ГЕНРИ. Я жестокий, лишь когда