– Через день мы отплываем, – сказал он крестнику и сразу же отметил, как вытянулось лицо Тороса, – ты хочешь мне что-то сказать, сын мой?
– Да, Србазан хайр.
Архиепископ Галуст слушал с непроницаемым лицом, не выказывая ни гнева, ни удивления.
– Ты еще не дал обета безбрачия, сын мой, поэтому на тебе нет греха, – спокойно сказал он, когда Торос закончил, – как твой крестный отец, я вправе просить для тебя у тер Джалала руки его дочери. Могу написать также его сыну Араму, епископу в Карсе, чтобы между вами не возникло недоразумений. Не думаю, чтобы Арам при всей своей гордости стал возражать против брака сестры с тобой – ты из семьи Камсараканов, твой род идет от Карен-Пахлевидов.
– Да, Србазан хайр, – растерянно пролепетал Торос, не ждавший столь быстрого согласия – он полагал, что крестный будет всеми силами противиться, попытается его переубедить.
– Незадолго до своей смерти католикос Симеон Ереванци, – продолжал Галуст, – пожелал побеседовать с каждым учеником школы Святого Эчмиадзина и благословить его. Тебе тогда было только десять, но он сумел узреть заложенное в душе твоей Богом и завещал нам воспитать тебя для великих дел.
– Я этого не знал, – юноша вновь насторожился, – помню, как нас приводили к Святейшему, но верно ли истолкованы были его слова обо мне? Я всего лишь ничтожнейший из рабов Божьих.
Архиепископ удовлетворенно кивнул.
– Ты скромен, это хорошо. Однако Святейший Симеон обладал даром замечать затаившуюся в человеке силу. Разве не он первым увидел ее в Овсепе Аргутяне? И разве не беседует теперь Аргутян, как равный, с князем Потемкиным и великим Суворовым? – Галуст мысленно улыбнулся, отметив, как сверкнул взгляд его крестника. – Наш ныне здравствующий католикос Гукас часто отмечал множество талантов, какими наградил тебя Бог. Однако путь к славе тернист, сын мой, на плечах того, кто решил посвятить себя служению армянскому народу, лежит тяжкое бремя ответственности. Возможно, ты прав, выбирая спокойное благоденствие и мирную семейную жизнь – так для тебя будет проще.
Торос побагровел до корней волос и опустил голову. С юных лет он желал всего себя без остатка посвятить служению церкви. Ибо понимал, что одна лишь вера сплачивала и объединяла армян, живущих на землях Ирана и Османской империи – тех землях, что некогда принадлежали их предкам, но были утрачены из-за постоянных междоусобиц, не позволивших противостоять врагу. Теперь страстная любовь к Анаит заставляла его усомниться в правильности