– Да, да, папа, – вмешалась Эмилия, – разве ты не видишь что-то яркое, сверкающее над темным лесом? Мне кажется, это металлический флюгер, на который падает лунный свет.
– Правда, правда, теперь я вижу, на что ты указываешь. Кому же принадлежит замок?
– Владельцем его был маркиз де Вильруа, – отвечал Лавуазен.
Сент-Обер казался взволнованным.
– Вот как! – промолвил он, – неужели мы так близко от Леблана?
– Прежде это было любимое имение маркиза, – продолжал Лавуазен, – но впоследствии оно опостылело ему, и он не показывался сюда много лет. Недавно разнесся слух, будто он умер и замок перешел в другие руки.
Сент-Обер вздрогнул, услыхав эти слова.
– Умер! – воскликнул он. – Боже мой! Когда же это стучилось?
– Говорят, недель с пять тому назад. Да разве вы знавали маркиза, сударь?
– Поразительно! – промолвил Сент-Обер, словно не слыша вопроса.
– Почему ты находишь это поразительным, папа? – спросила Эмилия с робким любопытством.
Не отвечая, он опять погрузился в задумчивость; через несколько минут, оправившись немного, он спросил – кто наследовал поместье?
– Я позабыл, как его величают, – отвечал Лавуазен, – его сиятельство проживает больше в Париже, сюда его и не ждут.
– Так, значит, замок заколочен?
– Почти что так, сударь. Старуха-домоправительница да ее муж, дворецкий, присматривают за домом, но сами живут отдельно во флигельке.
– Замок, вероятно, большой, – заметила Эмилия, – и для двоих там пустынно?
– Да, в нем жутко, барышня, – подтвердил Лавуазен. – Я бы ни за какие блага не согласился провести там ни одной ночи, хоть озолотите меня.
– О чем это вы? – спросил Сент-Обер, очнувшись от своих дум.
Когда хозяин повторил свои последние слова, Сент-Обер застонал, но как будто боясь, чтобы Лавуазен не заметил его расстройства, поспешил спросить, давно ли он живет в этом крае.
– Почти что с детства, сударь, – отвечал старик.
– Значит, вы помните покойную маркизу? – спросил Сент-Обер изменившимся голосом.
– Еще бы, сударь! Многие ее здесь помнят.
– В таком случае вам известно, что это была прекраснейшей души превосходнейшая дама. Она заслуживала лучшей участи.
На глазах Сент-Обера навернулись слезы.
– Довольно, – проговорил он голосом, прерывающимся от волнения, – довольно, друг мой.
Эмилия, чрезвычайно удивленная странной выходкой отца, однако воздержалась от каких-либо расспросов.
Лавуазен стал извиняться, но Сент-Обер прервал его:
– Извинения тут неуместны, – молвил он. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Вы упоминали о музыке, которую мы только что слышали.
– Да, да… тсс! вот она опять: слышите голос! – Все примолкли.
Вскоре голос замер, а инструмент, сопровождавший его, еще звучал некоторое