Дрожащими руками я подобрал газету, в какой рассказывали про Рому. Его описывали как рьяного подрывателя, какого власти не могли найти на протяжении нескольких лет. Что за его спиной числилось несколько поджогов и взрывов, но тут впервые он убил человека – депутата, владельца предприятия, якобы святого во всех смыслах работодателя, на которого работало более тысячи человек. Далее шли слова скорби, приправленные уймой высокопарных пассажей (местные журналисты явно постаралась, ведь столичный журналист только «цитировал» их – интересно, сколько же человек на самом деле работало над этим материалом, дабы подать его в таком ключе?).
Меня переполняла злость, и я стремглав вылетел из квартиры, забыв про школу, да и вовсе о всем на свете. Я мчал к нашему общему товарищу, что свел наши с Ромой дороги, решительно настроен на серьезный мужской разговор. Глупый самодовольный мальчишка, что я вообще надеялся услышать?
Наш общий товарищ – Миша – работал слесарем в мастерской, это был суровый молчаливый мужик лет тридцати, наша компания собиралась по вечерам на Золотых воротах (сложно назвать это цельной компанией, скорее, клуб по интересам недовольных положением в стране). Я благоговел пред этими людьми, я узнал от них вещи в духе «классовое неравенство», «депутатские беспределы», «сходки», «сквоты», «акции», мне стыдно было признаться в своем происхождении, что мне были чужды их истории о повышении цен на коммунальные услуги, воровство из казны, расточительство денег честных налогоплательщиков… Поначалу я стоял, как истукан, робко поддакивая кому-то, только Рома всерьез заинтересовался мною, когда мы были представлены друг другу, только он пытался систематизировать полученные мною знания, научить меня переваривать и откладывать нужные знания, фильтруя лишнюю демагогию ораторов (каких тут было много – обычные пустословы, что начитались книг, запомнили цитаты и теперь сыплют ими, пытаясь произвести впечатление на окружающих).
Миша курил уже вторую самокрутку и избегал моего взгляда. Я запинался на каждом слове и был близок к истерике, он же молчал и всё время оборачивался по сторонам, будто в этом индустриальном районе, где кроме этого цеха уже ничто не было пригодно